– Герой должен сам отыскать оружие. На месте, так сказать. Таковы правила.
После чего отпустил узел своего шикарного галстука и решительно зашагал в сторону городка.
Мне показалось, что он опять чего-то не договаривает. Уж больно веско он это сказал, уж очень решительно шагал вперед. А всякое «чересчур», как известно, предполагает, как бы это сказать, ага… недовложение качества.
Костин пиджак доходил Люте почти до колен, в нем она стала похоже на музыкальную клоунессу из тех, что прикидываются стареющими раздолбаями-тромбонистами, чтобы в конце номера одним стремительным и неуловимым движением скинуть мешковатую одежду и предстать перед публикой во всем блеске цирковой красоты и женственности. И чтобы сдавленное «Ах», вырвавшееся их мужских глоток, утонуло в аплодисментах. Только на этот раз мне, уже не как зрителю, а как участнику клоунады, довелось наблюдать обратный процесс. А стало быть, не стоило аплодировать и ахать.
Герой Костя, похоже, не сомневался или делал вид, что нам именно туда, потому что уверенно и целеустремленно, как паровоз, двигался по мосту, стремясь, наверное, как можно скорее открыть новую страницу своей героической биографии. От него, по-моему, даже паром пыхало.
Такая решительность здорово отдавала комсомольским задором, который я и в молодости на дух не переносил, поэтому я остановился. Герой прошагал несколько шагов, потом вернулся и с удивлением уставился на меня. Но решительные взгляды и сурово нахмуренные брови на меня давно уже не действуют. Равно как и женское презрение.
– Устал? – участливо спросил Костя. – Ничего, скоро будем на месте.
– Вы что, ребята, совсем того?.. – взвыл я в ответ. – Это же Россия, понимаете, я ее не нюхом даже, а позвоночником чую и яйцами тоже. Здесь нет и не может быть ничего чудесного. И ради этого убожества вы вытащили меня из «Сквозняка?».
– Ты же сам наиграл нам дорогу, – невозмутимо сказал Костя. – Барды твоего уровня не ошибаются.
– Стало быть, это ты ошибся, орясина героическая. Папу твоего, кстати, не Павлом Корчагиным звали? – Я уже не сдерживался. – Сейчас я пойду на вокзал, здесь, конечно же, есть вокзал, и на перекладных отправлюсь домой. Денег у меня нет, ничего, доберусь и так, не впервой.
– Заткнись. – Костя впервые заговорил со мной грубо. – Заткнись и топай дальше. Вместе со всеми. Понял?
– Не переживай так, бард, – Люта успокаивающе тронула меня за локоть, – дорога не обязательно ведет в приятные места, но всегда приводит туда, куда ты должен попасть.
– Это вот его дорога! – Я ткнул пальцем в облепленного дурацкой розовой рубашкой героя Костю, – а не моя, вот пусть он по ней и шагает, покуда копыта не отвалятся. А мне, извините, в другую сторону.
– Но ведь без тебя мы не сможем вернуться, – попыталась меня урезонить музыкальная клоунесса, – без тебя мы так здесь и останемся. Здесь нет бардов, понимаешь? Да и вообще никто, кроме тебя, не может…
Если бы я знал, что и со мной вернуться будет не так просто, я бы, наверное, промолчал и смирился, но сейчас я чувствовал себя королем (или дураком) на горе и поэтому довольно развязно заявил:
– Ничего, девочка, уж ты-то устроишься. Наймешься стриптиз танцевать в местной элитной забегаловке, потом выйдешь замуж за пахана какого-нибудь, будешь ездить в «Мерседесе», в общем, не пропадешь. А соскучишься – садись в попутную электричку и приезжай ко мне. Навестить, так сказать, вспомнить былое… Опять же, благотворительность – святое дело, особенно если речь идет о похмелке. А Костя – ему чего, он же у нас герой, да еще потомственный, в телохранители пойдет к тому же пахану. Паханам нравится, когда у них холуи хороших кровей. Потом, глядишь, сам в паханы выбьется. С его-то талантами это запросто. Ну а мне, господа хорошие, пора, свое болото на такое же, да только чужое, не меняют. В своем болоте лягушки повкуснее, да и квакают как-то помузыкальнее.
