– Стой! – Жорка вцепился ей в руку. – Не трожь.
– Чаво ты?
– Скрипеть зачнёт.
– А как тада?
– Через забор. Давай подсажу. – Крепкие руки приподняли Дуню и перебросили через невысокое ограждение. Перелезть самому труда не составило.
– Ох и мясистая ты, – Жорка подхватил ладонью округлую ягодицу, сжал в руке и возбуждённо задышал Дуне в затылок. – Дело обстряпаем и на сеновал.
– Фу, дурень какой, – Дуня кокетливо отстранила руку ухажёра. – Пойдём ужо.
– Ну пойдём.
Жорка легко вскочил на крыльцо, сунул руку в карман и резко вынул. В лунном свете сверкнуло лезвие. Глядя в глаза спутнице, покрутил нож возле лица и прижал остриё к щеке. Девушка смотрела насмешливо. Страха в ней не было, только азарт, который с каждой минутой заводил всё пуще. Дуня, улыбаясь, надавила щекой на лезвие. Огромная грудь заходила ходуном. Она томно выдохнула:
– Любый мой.
Не отпуская лезвие, Жорка, провёл им по подбородку, затем по шее, скользнул в вырез кофты.
– Может ну его? Пойдём сразу на сеновал.
– Нет, – Дуня нырнула рукой в вырез. – Я Маньке обещала. Да и самой может сгодиться.
– Тогда поторопимся, – Жорка выудил нож из выреза. Повертел перед носом. – Где тут у неё замок?
– Какой замок, ты чаво? У неё деревянная задвижка только, да и ту она не использует. Толкай, да заходи.
– Тьфу, – разочаровано сплюнул грабитель и надавил рукой на дверь.
В сенях стоял преисподней мрак и жуткая вонь.
– Что это? Травы?
– Наверное.
– Что это за травы такие? Ядовитые?
– Я почём знаю.
Жорка сунул нож в карман и вытащил спички. Чиркнул. Сизое пламя осветило грязные квадраты ногтей. Поднял руку с горящей спичкой вверх и поводил из стороны в сторону. Весь притолок был увешан сухими пучками трав.
– Да их тут… – Спичка погасла и они вновь потеряли друг друга из виду. – Ты хоть знаешь, какие нужны?
– Не-а.
– Вот те раз. И как быть?
– Все возьму, а там разберёмся.
– Сложить бы во что.
– А ну чиркни ещё, может, где мешок есть.
Огонёк вспыхнул неожиданно ярко, серная головка оторвалась, взлетела и тут же погасла. Жорка пульнул обломок спички в темноту.
В образовавшейся тишине был едва различим странный, ни на что не похожий звук.
– Чаво это? – Дуня прильнула телом к Жорке.
– Спужалась? – Воспользовавшись моментом, Жорка ущипнул подругу за ягодицу, но та словно и не заметила. Приложила палец к губам.
– Тсс… Послухай.
Жорка замер. Чуть слышные звуки напоминали чавканье.
– Крысы.
– Откуда крысы, у ней же кошки? – Дуняша отстранилась. – Глянь, а?
Жорка на цыпочках подошёл к двери и, снова чиркнув спичкой, толкнул дверь в комнату.
Авдотья лежала на кровати лицом, или тем, что от него осталось, вверх. Свора кошек облепила тело старухи. На скрип двери ни одна из них не обернулась. Уткнув морды в разодранное тело хозяйки, кошки с остервенением рвали его на кусочки.
Настроение, как у того осеннего листа на ветке, который провисел всё лето, сморщился и пожух. Ещё немного и, устав сопротивляться, поддастся влиянию ветра, сорвётся и закружит в прощальном танце. Падающие осенние листья напоминают слова. О любви, конечно же. Они такие же тёплые по цвету, красивы и вызывают улыбку. Как же давно они существуют, и почему у людей есть потребность их говорить? А если не можешь сказать, то напиши. А если не можешь писать, то нарисуй. Уля выводит угольком на побелке сердечко, прокалывает его острой стрелой. Увидит ли он её послание?
Тихон, Тиша. Какое красивое имя. Тёплое, нежное, ласкательное. Завтра печь сломают. Вместе с пробитым сердечком. Уля схватила тряпку и принялась тереть угольное сердце. Послание, потеряв чёткость, превратилось в грязное пятно. Послышались шаги. Ох! Уля подскочила, прикрыв юбкой рисунок.
