Константин в свою очередь тоже спешился, подошел к Давиду, принял его меч и помог старику подняться.
– Господь видит, что я не хотел гибели твоих сынов, – глухо сказал он, с жалостью глядя на муромского князя.
– Я сам во всем виноват, – хрипло прошептал Давид и затрясся от рыданий, припав к плечу Константина.
– Зачем ты вообще пошел на меня? – не зная, что еще сказать, с досадой спросил тот, неловко приобняв несчастного отца. – Жили мирно, друг другу не мешали, и на тебе.
– Не своей охотой я поднял меч, – выдавил тот. – Сам, поди, ведаешь, что мы уже давно в сподручниках у владимирцев. Куда повелят, туда и идем. А иначе… Сказали к Липице идти – пошли. Повелели на Рязань рать двинуть… – Он не договорил, и плечи его снова затряслись.
– А не пошел бы ты ныне – ничего бы они с тобой не сделали, – шепнул Константин. – Разбил я их обоих у Коломны. Юрий мертв, да и Ярослав еле живой – не знаю, довезу ли.
– Думаешь, утешил? – откачнулся от него Давид и невидяще глянул на Константина красными от слез глазами. – Ты мне токмо еще горшую боль дал. Стало быть, дважды я в их смерти повинен. Когда полки сбирал, Ижеславцем и Кадомом соблазнившись, кои мне владимирские бояре посулили, и когда ныне утром их на бой благословил. – Он вновь жалобно всхлипнул. – То за мою жадность ниспослал мне господь столь тяжкую кару. За жадность, да еще… Облыжно я дядьев твоих оболгал пред Всеволодом Юрьевичем. Ровно десять годков всевышний ждал покаяния моего за грех тот смертный, да так и не дождался[30], вот и… – Не договорив, он снова заплакал.
– Приди в себя хоть немного, Давид Юрьевич, – сочувственно, но в то же время с легкой долей укоризны заметил Константин. – На тебя не только я и рязанцы мои, но и муромцы смотрят. Я понимаю, что горе твое велико, но ты – князь. Об этом вспомни.
– Да какой я князь, – жалко улыбнулся тот. – Ежели сил хватит до монастыря[31] добрести, и на том спасибо. Теперь тебе здесь княжить, тебе суд вершить, тебе и думать, как перед людьми себя не осрамить. А мне ныне все едино. А напоследок дозволь, Константин Володимерович, мне останки сынов своих забрать. Ежели добро дашь, я бы хотел у себя в монастырском храме их захоронить. – Он осекся и, горько усмехнувшись, поправился: – У тебя в храме.
– Не мой он и не твой – божий, – строго поправил его Константин. – Иди, конечно.
И Давид побрел в сторону поля, на котором погибли в битве его сыновья.
Распорядившись отправить раненых в ладьях в Рязань и отрядив сотню ратников во главе с Пелеем в Муром, чтобы воздать последние почести погибшим сыновьям Давида Юрьевича и… принять город в управление после ухода князя в монастырь, Константин двинулся дальше, стремясь поскорее достичь Клязьмы и оказаться перед Владимиром.
* * *
Обуяша сила бесовская Константина, и побраша он все грады муромские под длань свою. Сынов же князя старого Давида Муромского заманиша к себе в Ижеславец и тамо умертвиша подло, а самого со стола низринувши.
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.
Издание Российской академии наук. Рязань, 1817 г.
* * *
Что касается Муромского княжества, то, учитывая, что оно уже давно было союзным еще Всеволоду Большое Гнездо, а затем его сыну Юрию, Константин был абсолютно прав, применив против него превентивную меру.
Возможно, что она была чрезмерно жестока – убийство двух молодых князей и ссылка их престарелого отца в монастырь. Можно долго размышлять о том, оправдана ли такая суровость, тем паче коварство рязанского князя. Учитывая, что даже влюбленный в Константина Пимен молчит, ничего не сказав о происшедшем, можно сделать вывод, что и в этом случае летописец не нашел нужных слов, чтобы подыскать князю оправдание. Следовательно, можно довериться суздальскому Филарету, который пишет, что Константин под предлогом переговоров заманил Святослава и Ярослава к себе в Ижеславец, где и умертвил их.
