Знание психоанализа. Заблудшее означающее - страница 14

Рис. 5. Лента Мебиуса            Бутылка Кляйна

Именно поэтому я и написал, что говорить об означающем – это, по сути, то же, что говорить об анализанте и аналитике, аналитике и анализанте. Это переворачивание, субверсию я обозначил неслучайно – в той логике «экситимизации», о которой мы только что говорили, определить является ли субъект, проходящий анализ, анализантом или аналитиком и в какой момент для него происходит смена этих позиций, исходя из самой аналитической ситуации, находясь внутри нее, также оказывается невозможным. На этом настаивал Лакан, когда говорил, что хотя на первый взгляд, приходя в анализ, субъект по идее одевает на себя вериги анализанта, однако на самом деле он сам становится своим же собственным аналитиком6. Максима гласящая, что анализирует в анализе сам анализант, стала таким же общим местом лакановского учения, как и многие другие его парадоксальные заявления, однако часто упускается из виду то, какая невообразимая логическая машинерия стоит за этой на первый взгляд простой истиной.

Но именно это переворачивание и обусловливает возможность того, что именуется переносом. И именно об этом важнейшем конституирующем институте психоанализа мы и будем теперь говорить. Но сперва нужно отметить еще один немаловажный момент той двойственности субъектного бытия, о которой мы упомянули. Нетрудно заметить, что речь в данном случае идет не просто об удвоении, а о двойном удвоении, об удвоении удвоения. Для того чтобы перенос возник, должна иметь место переходность между одной ситуацией удвоения и другой: между индивидуальной ситуацией экстимности и ситуацией взаимопереходности между уровнями, на которых представлено (обнаруживает себя) вмешательство в ситуацию (с одной стороны, внутрианалитическую, с другой – общекультурные и социально-политические процессы) психоанализа. Другими словами, между этим двумя уровнями должна быть произведена операция двойного удостоверения. При этом там, где мы заключаем оба удвоения в скобки, агентом удостоверения их соположенности и переходности, вынесенным за скобки общей функцией этой верификации, так или иначе должно оказаться одно из них, которое таким образом структурно дублируется, обнаруживая себя одновременно и в скобках, и за ними. Другими словами, будучи разнесенным по двум разным местам, то или иное смещение оказывается на двух разных уровнях срабатывания: и как одна из двух экстимных систем, накладывающихся друг на друга, и, как то, что выступает общим знаменателем для всей ситуации в целом, подсвечивая это наложение с определенной стороны и, задавая тем самым порядок соположенности этих удвоений начального уровня. При этом в зависимости от угла рассмотрения и текущих условий этим агентом, назначающим в качестве удостоверяющего один из двух кругов переходности, может выступать то один, то другой: то, условно, «субъективно-индивидуальный», то «психоаналитический» как таковой. При этом сами обе ситуации, представляющие собой структуры функционирования субъектного желания, выступают в качестве означающего сами.

Рис. 6

Здесь не мешало бы обратить внимание на параллель с ситуацией переходности между позицией аналитика и анализанта на одном из пересечений этого двойного удвоения. Это процесс, который происходит только на одной стороне ситуации – на стороне анализанта. Сам аналитик в процессе анализа анализантом, конечно, не становится. Это говорит о том, что существует немаловажное различие в структурных свойствах удвоений, имеющих место на каждом из двух субъектных кругов (индивидуального и психоаналитического), и удвоением, образующимся между ними. На условно меньшем структурном уровне, где мы имеем дело с устройством отдельно взятого субъекта, ни о какой переходности между камерным и публичным уровнями не предполагается. «Внешний» круг, который всегда представлен инстанцией Имени-Отца, или отцовской кастрационной символической функцией, будет удостоверяющим, круг же воображаемого нарциссического отношения, где субъект благодаря своим «изолированности» и «исключенности» из публичной среды, может ощущать себя в безопасности, всегда будет занимать соподчиненную позицию, положение под-лежащего установлениям первого. Важно подчеркнуть, что таким образом ни о каком отсутствии кастрации, или недокастрации, или непройденности всех тактов кастрационного комплекса, речи идти не может в принципе. Соответственно, и нарциссизм субъекта всегда и изначально поставлен под вопрос. Мы не можем говорить о существовании какого-либо нарциссизма, потому как этот воображаемый, «замкнутый на себя», «защищенный» уровень в случае невротика всегда является под-лежащим воздействию того, что одновременно выступает и в качестве ситуации публичной речи, и того, что помещает в нее субъекта, невзирая на то, что он думает об этом сам.