Знание психоанализа. Заблудшее означающее - страница 26

На самом деле изобретение Фрейда состояло в том, что он использовал инструмент теоретической критики по отношению к уже существующему на тот момент способу критически мыслить бессознательное. Ставя вопрос о том, что заставляет его современников рассматривать бессознательное в нерелевантных ему терминах, он тем самым производил теоретическое удвоение, заводя критическое производство по поводу бессознательного на второй круг. Таким образом, осуществив вменяющее возвращение этого означающего – «бессознательное» – его первичным теоретикам, он создал прецедент репрезентации бессознательного. Другими словами, речь Фрейда как бы пародируя условно «первичный» продукт мыслепроизводства об означающем, в форме намека на то, что эти прежние фигуры мысли также бессознательны, как и сам их предмет, воспроизвела всю интеллектуальную ситуацию в области этого вопроса на новом уровне.

Пародийность же фрейдовских откровений состояла в том, что их интенция не обнаруживала претензий на преодоление инерции тех самых бессознательных процессов о которых они свидетельствовали. Ни о каком мета-уровне, который ставил бы мысль Фрейда в привилегированное в сравнении с прежними подходами положение в отношении к бессознательному не шло и речи. Фрейд лишь осуществлял замах на то, чтобы выделить в существующих теориях бессознательного то, с чем, по его мнению, было необходимо размежеваться. Однако осуществляя это пародийное «поднятие» условий мысли о бессознательном, он создавал некоторый зазор между теперь уже двумя уровнями ситуации, что с одной стороны позволяло преодолеть инерцию прежнего поля мысли, и, с другой вместить в этот промежуток технику, которая отныне позволяла с этим бессознательным что-то поделать, найти к нему какой-то рабочий доступ. Этой техникой и стал психоанализ. Преодолев за счёт введения этого второго уровня бесплодную тавтологию прежних теоретических конструкций, Фрейд открыл для бессознательного некоторую альтернативу. И несмотря на то, что альтернатива эта была неопределенной, не поддающейся локализации и конкретизации (а, на самом деле, именно благодаря этому), она позволяла подбирать к бессознательному ключи и производить его диалектическую докрутку.

Конечно, Фрейд не был структуралистом (изобретение психоанализа и период его активного творчества пришелся на время, непосредственно предшествующее возникновению этого интеллектуального движения), и потому тех теоретических инструментов, которые были предоставлены услугам того же Лакана, не знал. Однако – и в этом состоит его гений – он явился тем, кто смог изобрести и применить структуралистскую базовую процедуру, ещё задолго до её артикуляции, по сути, до её теоретического и практического возникновения.

Именно эта процедура является фундаментом и несущей стеной и структурализма, и, как выяснилось, ещё фрейдовского, доструктуралистского, психоанализа. Ведь что и тот, и другой производят как не изобретение процедуры, создающей для нас новое затруднение, перед лицом которого мы больше не способны держать маску непризнания, безразличия и отстранённости. И осуществляется эта процедура путём вторичного воссоздания той желающей ситуации, того способа мыслить современность, которые мы практикуем, и в которые мы погружены. Смулянский даёт следующее определение структурализму: «Структурализм – это общее именование для изобретения теоретических операций, которые создавали бы некоторую конкретную необратимость, особую irreversibleness, на основании, которой возникает теоретическое производство. При этом, участвующие в создании этой необратимости операции – и это неотъемлемая часть определения, – должны быть отделены от вытекающих из них теоретических практик и предшествовать им логически…».