Я засмеялся:
– Ну, полагаю, влюбиться можно и за миг, а уж целая ночь… – я не хочу думать о том, что было у них этой ночью. Как они там… влюбились.
– Она ещё сутки назад и глядеть не хотела в его сторону. Что же, Яван…
Мы остановились, и наши сопровождающие, лунные жрецы в расшитых серебром белых одеждах, солнечные – в затканных золотом, красных.
Он нахмурился, бледен и недоволен чем-то, что с ним?
– Ты… ревнуешь её? – спросила я.
В людях, особенно в нём, я не вижу, люди, их души для меня не то, что видеть будущее и страшное. Я чувствую опасность для Авиллы, я чувствую, что что-то произойдёт, не совсем так, как затевает Белогор. Я слишком влюблена в него, но при этом я не обольщаюсь на его счёт. Он и не думал влюбляться в меня.
Он… если он ревнует Авиллу… невольная злость забулькала во мне. Я не привыкла делить своё имущество…
– Ревную? – он посмотрел мне в глаза. – В известном смысле. Она… я не ожидал увидеть её такой…
– Какой? Такой красивой? Она всегда была красива, – Доброгнева смотрит на меня так, будто хочет пронзить лезвиями своих глаз. Но ты не Авилла, не прочтёшь во мне… Она Явора раскусила с одного взгляда. Не ошиблась бы только с тактикой…
– Взрослой, – ответил я. Ава права, надо быть осторожным с Невой. Её участие в заговоре очень вероятно. Я открыто смотрю в лицо своей любовнице, которая не доверяет мне, которой не доверяю я. Она стала моей союзницей на время, но не хочет ли подмять под себя? Прощупывает, насколько я заинтересован в Авилле, чувствует, конечно, как много изменилось за последние дни.
– Орлик! – она почти вбежала в спальню, куда я вошёл первый. Оглянулась по сторонам, плотно прикрывая дверь за собой.
– Здесь я, Ладо, ты что такая? – ответил я от печи, к которой прижал ладони, от волнения застыли на морозе без рукавиц. – Что такого сказал тебе Явор? Он…
– Он, Орлик! – воскликнула она, сбрасывая шапку. – Только ты…
Я смотрю на неё, я верю ей. Но как же так?!
– Дядя, родной отцу брат! Моей крови хочет… Волки, волки кровожадные… – сердце зашлось от злости, я ей верю. Удивительно, но как никому верю.
– Вот тут прав ты. Волки, не волк, не один он!
– Ясно не один. Кто с ним? Белогор?
– Нет-нет! – у неё округлились от страха глаза. – Всё это и против Белогора тоже…
– Это потому, что он… он…
– Бел… – она вздохнула, переводя дух. – Орлик, ты сядь, я должна… сказать тебе, только ты обещай не яриться… Не держи сердца на Белогора, он не злоумышляет против тебя, и это не потому я говорю, что он был мне женихом когда-то…
У Орлика вытянулось лицо:
– Женихом… Он не говорил мне…
– Я думала, ты знаешь. Все всегда это знали, – проговорила я, думая, что ведь тех, кто это знал, почти не осталось. Ну, горожане, простые северяне, да, но Орлик не обсуждал же с ними свою невесту.
Он нахмурился, его эта новость оцарапала немного.
– Поэтому вы так… так близки с ним?
– В Солнцеграде ближе него у меня до вчерашнего дня никого не было.
Мне не надо спрашивать, кто стал теперь ей близок, потому что и у меня никого ближе неё нет. Близость не бывает с одной стороны, она всегда обоюдна.
Я сел на край постели, мягко провалившейся подо мной: тюфяк пухом лебяжьим набит, как и большие пышные подушки. Авилла взволнована не на шутку. Из-за Белогора? Чего я не знаю о них? Что она так волнуется и что такого важного хочет сказать? Стоит, стиснув руки, пальцы сдавливают друг друга, беспокоятся, тонкие длинные пальцы, золотое кольцо брачное придавила, суставы побелели… почему ты так взволнована, Ладо? Мне стало не по себе от её волнения.
