Путешествие наше длилось без малого месяц. Места мы проплывали дивные по красоте, а картина вокруг постоянно менялась. Лес густо стоял по берегам, то сосновый, то вязовый или дубовый… Не было проблем и с дровами для движителя. Амур со всех сторон обступали горы средней величины, которые то грозно сдвигались утесами, то отдалялись, уступая место пологим выкатам. Я везде поглядывал на подбережины и выходы пород, но заметок не писал, было совершенно некогда, душа моя оказалась настолько переполнена эмоциями, что делу места не осталось.
Змей в прибрежных лесах и впрямь оказались целые сонмища, а леса кишели разнообразным зверьем… Стреляли мы в основном для еды – жареный на вороте кабан или косуля оказались знатной пищей и подспорьем к походному пайку! Однажды я заметил больного леопарда, который жадно пил из реки; при нашем появлении он медленно уполз под покров леса; очень бледная пятнистая его шкура скорее напоминала дождевую поганку, чем грозного зверя… Мы жаждали увидеть тигров, но, сколько ни вглядывались в девственную маньчжурскую тайгу, ни одного полосатого красавца так и не увидели. Как обидно! Зато многочисленные медведи, ошивающиеся вдоль воды, шумно ломились в чащу, едва завидев авангардную лодку. Я не убивал мишек, мне их было отчего-то жаль… Они казались мне неповоротливыми толстяками, слишком легкой мишенью. Да и куда потом девать столько жесткого мяса?
…Неспешно объезжая сопку, я вдруг наткнулся на раненного медведя. Подранок бежал быстро, но мой конь догнал его, и я увидел, что в меховом боку зверя торчит несколько чужих стрел. Жизнь вытекала из него тонкими алыми полосками, однако медведь по виду был матерый, его так просто не убьешь…
Вдали послышался охотничий рог, а еще через мгновение в голую лощину выскочили собаки. Исходя злобным лаем, они взяли жертву в полукруг, хотя близко не подходили, боялись; хвосты их были поджаты, уши пришпилены, морды непримиримо щерились, и они постоянно оглядывались на меня: «Ну что же ты, человек?! Давай! Ату его, мерзавца!!!» Я неторопливо поднял копье, примериваясь метнуть его в мощную шею подранка, и тут мой взгляд столкнулся со взглядом зверя…
Медведь не понимал, за что его хотят убить. Только что он мирно пасся на сонном муравейнике, никого не трогал, и вдруг шум, лай, боль… За что?!… Я отвел глаза. Убивать животное было не за что – я сыт, здоров, одет, и нет причины для кровной вражды. Что есть охотничий азарт? Не больше, чем тщеславие.
Копье дрогнуло в моей руке, и я опустил его, пробормотав: «Уходи, бурый! Сегодня Небо благоволит к тебе…» Медведь склонил тяжелую голову в знак благодарности: «Я твой должник!» И медленно ушел под покров леса.
Собак я с трудом отогнал, избивая древком, а они визжали, как свиньи, у которых из под носа утащили корыто. В лес за медведем они сунуться не решились, и остались на опушке.
Вскоре на поляну выехало несколько нетерпеливых всадников. На седельных сумках у них была вышита сова. Один из них, незнакомый рыцарь в черном плаще, спросил, куда ушел подранок. Я указал на какую-то дальнюю рощу; рог вновь вострубил, и собаки нехотя повиновались, следуя за хозяевами…
…Орочены, завидев нас, бежали словно медведи, и только самые отважные подплывали к судам на легких лодочках с дарами – рыбой, табаком, разной дичью, или просто из любопытства. Гости всегда были настроены дружелюбно, с удивлением и благоговением прислушиваясь к музыке, доносившейся с парохода. В одной из деревень старый гольд почти за бесценок продал мне роскошное ожерелье из медвежьих зубов и когтей; судя по размерам «бус», хозяин был матерым медведюгой, но и он не устоял перед всесильным человеком… Я спросил, как же мелкие туземцы исхитрились завалить такое чудовище? Знаками гольд объяснил, что медведя выкурили зимой из берлоги, после чего навалились и убили. Такая охота показалась мне подлой и несправедливой, заставив еще раз разочароваться в людях.
