– Ну дык ты, давай, расскажи, с кем ходил, где был, – немного помолчав стал допытываться Пахом. – Как там, в горах-то?
Игнатий вкратце рассказал о своём участии в походе, отведя себе не последнюю роль в экспедиции и, естественно, упустив всё, что касается золота.
– Да-а, знакомы места, – прищурив глаза, протянул Пахом. – Исходил я Телеуцкую землицу вдоль и поперёк.
Гость с неподдельным интересом посмотрел на Пахома:
– Ты тож в горах побывал?! В экспедиции нанимался? – пододвинулся он поближе к рассказчику.
– Я? нанимался?! – расхохотался Пахом. – Это они меня нанимали – просили провести по неизведанным тропам. Да только я не шибко хотел связываться – платят мало, а работы невпроворот: сделай то, сделай это… Вот которы самолично интерес имели к Телеуцкой землице – это другой разговор: кто собирал всякие растения, кто камни да минералы выискивал, а кто и золотишком интересовалси – эти платили хорошо. Я им – и за проводника, и за толмача был, а каки работы – так для этого простолюдин нанимали.
Игнатий недоверчиво посмотрел на Пахома:
– Так что, и золотишко находили?!
– Находили… Чо, думашь, вру?! – угадал тот его мысли. – Я ещё мальцом был, когда отец, не желая отрабатывать повинность на заводах, бежал в горы, – начал свой рассказ Пахом, не забывая наполнять кружки.
Поскитавшись по Телеуцкой землице, пристали мы к инородцам и кочевали с ними, с одного места на другое. Всё сложилось хорошо: обзавелись лошадьми, баранами, да тут началась война джунгар с маньчжурами… Ох и досталось нам!.. – скорбно произнёс он, покачивая головой. – Эти супостаты никого не разбирали – убивали всех подряд, всё одно, кто ты: джунгар, инородец али русский… Наступил голод, от которого стали помирать люди. Дошло до того, что одичавшие от голодухи резали людей и питались человечьим мясом. Но и это ещё не всё: пошёл мор, болезни…
Пахом потянулся за кружкой, махом опрокинул её и, не закусывая, продолжил:
– Родные все погибли, от нашего улуса осталось с десяток человек. Вот мы и побежали к Бийской крепости защиты от иродов искать. Тогдашний комендант, как щас его помню – полковник Гарриг, принял нас под покровительство россейское. Почти всех куда-то отправляли, а меня вот приметил комендант, приглянулось ему, что по-русски говорю и инородцев язык понимаю, – ну и оставил при крепости. А когда поутишилось всё с инородцами – ну и я, вроде как, не надобен стал…
Пахом на минуту замолк, налил себе ещё вина и залпом опорожнил содержимое кружки.
– Эх, хороша!.. – утёрся он рукавом. – Ну дык слушай, чо дальше-то… Определили меня вместо рекрутского набора на заводы, приписали лес рубить да уголь для их надобностей из этого лесу выжигать – вернули к тому, от чего мой отец в горы бежал.
Поработал я там – вспоминать тошно, до чего изводили непосильным трудом простой люд. Многие не выдёрживали – бежали. Вот и я стал подумывать: податься в горы, а там меня ищи-свищи. Да, видать, Господь узрел мои мытарства и повернул всё по-другому. Стали приезжать к нам люди состоятельные, интерес имеющие к Телеуцкой землице, да и начальство экспедиции в горы собирать наладилось. Вот тут-то и приметили меня: сперва в экспедиции определяли, апосля и заезжие стали нанимать… Деньжата у меня завелись, хотел уже жениться – семью завести, да пока по горам мотался – невеста к другому сбежала. Осерчал тогда я шибко на жисть свою горемычную, ну и запил. Уже боле года гуляю – пока деньжата есть. А чо мне – один-одинёшенек… Вот только у меня товарищ, – кивнул он на задремавшего за столом Арсения, – завсегда, как родного принимает, – заплетающимся языком закончил Пахом…
