− У меня нет дома. Я живу на чердаке.
− Карлсон, который живёт на крыше? Оригинально! − Жульдя-Бандя налил по полному стакану, лишённый Карлсоном девственности пододвинул к Фунтику. Тот привстал, быстрым движением изъял нетронутый, оставив на столе лужицу.
− Сволочь красная! − в сердцах пожурил дружок и, придвинув стаканчик к авангардисту, сделал несколько глотков из горлышка.
Фунтик, не прельщённый запахом, исходившим от пролетария, переместился на самый край скамьи. Карлсон, блаженно улыбаясь, вылил содержимое стакана в рот и принялся за второй кусок ветчины, на который уже никто не претендовал.
− На крыше, стало быть, живёшь?! − Жульдя-Бандя незаметно моргнул товарищу.
Пришелец утвердительно кивнул:
− Меня так и называют − Карлсон.
− И правильно! − Жульдя-Бандя по-приятельски похлопал его по плечу. − Диогенствовать нынче стало невозможно, поскольку популяция бондарей сократилась до критического минимума, к тому же мировоззревать сверху − гораздо приятнее, − философ устремил взор куда-то в вечность. − Крыша, голуби, свобода слова, ощущение полёта − весь мир у твоих ног! Только на крыше можно постичь смысл жизни! − выдвинул он претендующую на долголетие гипотезу.
− В подвале тоже, − Карлсон криво улыбнулся, памятуя о начальной стадии этого постижения − в подвале старинного дома на Гороховой, где, по крайней мере, зимой было теплее.
Жульдю-Бандю, в отличие от дружка, чрезвычайно веселил экстравагантный вид пролетария, чем-то схожий с беляевским Дон Кихотом. Нисколько не брезгуя букетом запахов, исходившим от него, стал разливать вино, начиная, конечно же, с дорогого гостя. Тот покрутил головой, сделав такое страдальчески-брезгливое лицо, что силы воображения недоставало, чтобы понять причину отказа.
− Это же мадера! − со злостью прошипел Фунтик в сторону строптивого собутыльника.
− Компот, − равнодушно тряхнул рукой Карлсон, опыт которого вряд ли можно было бы подвергнуть сомнению, − лучше водочки.
− А может, коньяка?! − Фунтик позеленел от злости, готовый выкинуть привередливого авангардиста из беседки.
Тот утвердительно кивнул, не чуя поддёвки, поскольку человеческие эмоции разделял исключительно на две части: отрицательные, когда его бьют, и положительные, когда его не бьют. Поскольку его били чаще, за глупую наивность, которую почитали за издевательство, он находил в людях больше отрицательного.
Жульдя-Бандя, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, прикрыл ладошкой предательские губы:
− И сколько, сударь, вам нужно водки, чтобы почувствовать себя человеком?
Бродяга, ранее никогда об этом не задумывавшийся, погряз в сомнениях, чухая чёрными пальцами слипшиеся от грязи волосы на затылке:
− Пузырь..и чекушку, − спешно прибавил он, полагая, что одной бутылки для того, чтобы в полной мере ощутить себя человеком, будет явно недостаточно. − Маму с дочкой, − перевёл он с технического языка на народный.
− Боюсь, дитя моё, − Жульдя-Бандя по-отечески потеребил нетронутые цивилизацией дикие заросли волос на голове обитателя чердаков и подвалов, − у вас от полутора бутылок водки начнётся обратный процесс. Впрочем, как знать….
