– Нет. Это другое, – протянул Иван, выхватил у Саввы из рук планшет и положил его на стол, а самого Савву усадил на свое место. Он как послушная, безвольная кукла опустился на стул и не понимающе уставился на Львовского, ища поддержки.
– Любуются пылью, вечно обдолбанно-счастливые, крайне гуманные, а детишек так вообще обожают. Как это вынести девочку в одной пижаме на улицу. Нужно потеплей укутать. Кто это? Восемь букв.
– Иван, – потрясенно заявил Львовский, – ты же не думаешь, что за похищением стоят суррогаты? Это невозможно. Они должны получить приказ от значимого человека.
– Точно, – горячо выпалил Суровин, – да. Они получили приказ от тебя. Где мой ребенок?, – произнес он по слогам и достал из ящика крупный нож для мяса. Прежний хозяин, тысяча благодарностей ему, любил ножи. Вот этот, например, цельнометаллический, с рукоятью из красного дерева. Может, поваром трудился. Суровин прижал руку Саввы к столу, замахнулся и рубанул рядом. Киров подскочил и что-то уж собирался закричать, как Суровин его опередил и рявкнул:
– Сядь! Пристрелю!, – и вернулся к Львовскому, – я буду резать ему пальцы по одному, пока ты не скажешь, где Аня.
Московский профессор печально выдохнул и сел на стул у стены, растер лицо и сказал: – Это ошибка. Мы здесь не при чем. Клянусь. В тебе говорит отчаяние, я понима..
– Где Аня? Я считаю до трех: раз, два, …
Савва по-детски перевел взгляд на Суровина и обратно на Львоского. Как маленькая собачка, он скорее умрет от сердечного приступа, чем попытается сопротивляться, успев в своей умной голове вычислить, что шансов против внушительного Суровина у него нет. В его глазах ужас: точно также профессор Паблутти в Киевском аэропорту встретился с живым воплощением своего гения. Это тебе не на экран смотреть, не смешивать пробирки, создавая монстров, это чистое мясо. Джеки вышла из спальни и остановилась у входа в зал, и даже не подумала бы остановить мужа: он – сильный и умный, если нашел способ вернуть Аню, то пусть так и будет. А Щукин, пожалуй, разрывался между тем обстоятельство, что всё происходящее полная дикость и авторитетом Суровина, который если и творил когда дикость, то выходило в итоге складно.
– Это умнейшая голова «Расы», – возразил Львовский.
– Я ж не голову рублю, пальцы. Три!
– Хорошо!, – выкинул руку вперед Филипп Филиппыч, – хорошо. Я покажу.
– Это признание?, – спросил следователь.
– Называйте, как хотите. Она в «Расе». Больше ничего не скажу.
– Аня жива?, – спросил Иван.
– Да… да… наверное, – пробормотал Львовский.
– Что значит…наверное! Да! Что ты звонишь?! , – как-то на автомате, приняв звонок от Нины гаркнул Суровин, – извини, я занят. Говори по существу.
– Так я по существу и звоню. Здравствуй, во-первых, – надулась Нина и секунду взяла на то, чтобы обидеться, – так метель какая была, мы телевизор включить не могли, к вечеру только Подбережный Серегу прислал, тот починил. Я мультики детям включаю, а там Аню вашу ищут.
– И?
– Так она у нас с самого утра.
– Что?, – не поверил Иван.
– Да. Мы только завтракать с детьми сели, смотрю, заходит красота в костюмчике желтом. Ну я подумала, она уж раздеться успела: вы приехали и ее на денек в садик отдали с друзьями повидаться. Гулять не ходили из-за погоды. Потом посмотрела, а вещей ее нет, одеяло только какое-то лежит. Ты чего, папаша, привез и забыл. Не переживай: не ты первый, не ты последний.
