На перроне он позорно поскользнулся на ледке и растянулся на асфальте, но быстро вскочив на ноги, резво рванул за оглядывающимся на бегу мужчиной. Когда он почти догнал вора, закричав: «Тормози, дылда, я всё прощу!» – произошло, то, чего он никак не ожидал. Откуда-то сбоку вынырнул парнишка лет четырнадцати и ворюга, как в эстафетном беге, передал ему бумажник. Пацан с заячьей прытью пронёсся по перрону, свернул в проулок и исчез. «За двумя зайцами погонишься, бери хлеба на неделю», – прошептал Эдди одну из поговорок тёти Офы.
Боязливо оглядываясь, дылда перешёл на шаг. Его миссия была выполнена, да и силы, по всему, покинули. Эдди на бегу огрел его по уху, развернув за руку к себе лицом, добавил коленом под дых, а когда тот согнулся, хватил кейсом по спине. Очки дылды упали на асфальт, хрустнув под ногами Эдди. Схватившись двумя руками за живот, вор гнусаво взвопил, закрутившись на месте, хватая ртом воздух:
– Люди добрые, что деется-то, а? Помогите! Инвалида бьют!
И обращаясь к Эдди, плаксиво прогундосил:
– Что ж ты, беспредельщик, делаешь-то? Больного человека, инвалида, обижаешь, в натуре!
Эдди занёс кулак для очередного удара, прошипев:
– Сейчас я из тебя лежачего сделаю.
Вор истошно закричал, закрывая лицо руками:
– Люди добрые! Помогите Бога ради – убивают!
Народ стал останавливаться, женщины зароптали
И тут, как из-под земли вырос немолодой упитанный старшина с отвислыми усами а-ля Тарас Шевченко, возраст которого уже давно обязывал его быть, по крайней мере, в звании хотя бы лейтенанта. Вор быстро юркнул за его широкую спину.
Лениво козырнув, милиционер строго спросил:
– Что здесь происходит, граждане?
Его Г в слове граждане выпукло прозвучало белёной хатой, изгородью с перевёрнутыми кувшинами, сморёнными жарким южным солнцем головками подсолнухов, селянином в вышиванке с оселедцем на бритой голове.
За Эдди, который ещё не отдышался, ответил с жалобным видом вор, высовываясь из-за широкой спины милиционера:
– Вот, среди бела дня напал на больного человека, бить стал, начальник. Дурдом какой-то. Ни за что ни про что накинулся, спортсмен хренов.
– Так уж ни за что, ни про что? – строго сказал страж порядка, с интересом разглядывая Эдди.
– В натуре, ни за что, – опять выглянул из-за спины милиционера вор и Эдди показалось, что он ухмыльнулся.
– Что ж вы себе позволяете? – повернулся старшина к Эдди, – хулиганите в общественном месте. Нехорошо, нехорошо… людей бьёте… приличный с виду молодой человек, что это на вас нашло?
– Так он же пьяный в дымину, начальник, прёт от него как из пивной бочки, – высунул голову вор, но взглянув на бледнеющего, с нервно прыгающей щекой Эдди, опять шустро спрятался за спину милиционера.
– Помолчите, гражданин, – осадил его милиционер строго.
– А чего это сразу гражданин? – обижено прогундосил вор.
– Эта мразь срезала у меня бумажник, – тяжело дыша, держась за печень и, показывая разрез на сумке, выдохнул Эдди.
– И где же он? – с неподдельным интересом спросил страж порядка, пригладив заиндевевшие усы.
– Бумажник… бумажник убежал с пацаном, подельником этого хмыря, – ответил Эдди, с трепетом осознавая весь трагизм своих слов.
– Ты чё гонишь? – возмутился вор, – ты что мне вешаешь?
– Помолчите! – прикрикнул на него милиционер и повернулся к Эдди, – придётся пройтить в отдел.
В Эдди зарождалось смутное подозрение, что страж порядка и вор близко знакомы, может быть, даже родственники и здесь происходит какой-то спектакль. Он с тоской обернулся: его поезд, фыркая, прощально гуднув, отходил от перрона.
