Вышли на площадь Парижской Коммуны, которую родители Андрея продолжали по-старинке называть Троицкой. На фундаменте разрушенного Троицкого собора серой громадой нависало над площадью приземистое здание театра оперы и балета.
– Знаешь, – сказала Наташа, показывая на театр, – здесь работает моя мама. Она актриса.
Потом они простились. Девочка помахала рукой и ушла. Андрей немного постоял, глядя ей вслед, и отправился обратно. И тут, проходя Замковой горой, он вспомнил городскую легенду о потерянной улице, будто где-то в Замчище есть место, ступив на которое, следующий шаг сделаешь в ином мире. И теперь, оставляя в стороне те улочки, где он когда-то пытался найти вход в Прекрасную Страну, подумал, что ни за что не хотел бы уйти без Наташи.
Мальчик остановился, чтобы оглянуться на Наташин дом на другом берегу реки, и вдруг почувствовал толчок в плечо. Он обернулся: в пиджаке на голое тело и помятых брюках рядом с ним стоял сумасшедший старик.
– Курва, быдло, – визгливо проворчал старик, – таблетки выпил?.. Турецкий жид, армянский грек, сморщенный орех… Стоишь тут, на реку гоняешь… Что смотришь, дай мне пройти!..
Андрей сделал шаг в сторону, и сумасшедший проковылял мимо.
Он и не заметил, как наступил май. Каждый день провожал Наташу домой, всё больше изумляясь тому, как день ото дня хорошеет она. Сердце Андрея таяло от счастья…
Они снова шли мимо Второй больницы. В больничном сквере распустилась сирень, открывая крестики молочно-белых, пурпурных и сиреневых цветов и распространяя вокруг горьковато-сладкий аромат. Андрей остановился и, обломав несколько веток, протянул цветы Наташе.
– Спасибо, – улыбнулась она и прижала цветы к лицу, вдыхая аромат. – Зайдем ко мне?
– А можно? – заробел он.
– Конечно, – ответила Наташа и зачем-то поправила волосы. – Пойдем!
Они прошли мимо Троицкого предместья, ещё немного по улице Горького, и вот уже свернули в Наташин двор. Андрей всё ещё робел и опомнился только тогда, когда очутился в Наташиной квартире. Разувшись, девочка прошла в гостиную. Андрей сбросил ботинки и прошёл следом.
– Садись, – махнула Наташа рукой в сторону дивана.
Он опустился на краешек дивана и огляделся. Напротив было наполовину завешенное окно, через которое виднелись верхушки деревьев на площади Парижской Коммуны. Перед окном располагался письменный стол с чернильным прибором и стул с резной спинкой. Справа от стола находился ещё один стул, а слева стояла небольшая этажерка, заваленная книгами. Наверху этажерки скучал патефон, пластинки занимали одну из полок.
Зашла Наташа, переодетая в пурпурный домашний халатик. В руках у неё была красивая ваза из синего стекла, куда девочка поставила букет сирени. У Андрея даже дух захватило от того, какой красивой была Наташа. Он тайком оглядел себя и, заметив дырку на правом носке, спрятал ноги под диван.
– Заведи патефон, – попросила девочка, подходя к этажерке.
Он встал и подошел к патефону. Пока он накручивал пружину, Наташа выбирала пластинку. Наконец, пластинка была найдена, и девочка опустила иглу.
– Это фокстрот «Рио-Рита» в исполнении оркестра Марека Вебера, – пояснила Наташа. – Маме из Польши привезли.
Они присели на диван, слушая музыку. Помолчали. Андрею хотелось взять её за руку, почувствовать тонкие пальчики в ладонях, но он ничего не делал. Они просто сидели, долго сидели рядом, мечтая о чем-то запредельном…
