Здесь они высадились и после обычного ритуала приветствия, предложили хозяевам котана привезённые товары. Камуире-куру лично распаковывал перед взволнованными, сбежавшими на косу людьми тюки и выкладывал на расстеленные циновки диковинные заморские вещи сисам. Его обступила галдящая толпа перекликающихся между собой, словно чайки, женщин, кидающих вожделенные взоры на свёртки мягких, как пух, сисамских тканей и лакированную, изукрашенную говорящими знаками утварь. Женщины и протискивающиеся между их ногами дети со всех сторон напирали на Камуире-куру и его людей, которые в ответ благодушно улыбались и извлекали из плетёных мешков всё новые и новые вещи, вызывавшие очередную волну восторга. Канчиоманте стоял позади и выглядывал через плечо дяди с не меньшим интересом, чем остальные; глазел на все эти красивые вещи, которые Камуире-куру без смущения расталкивал в протянутые руки, чтобы женщины смогли рассмотреть их поближе. Он не раз уже говорил своему племяннику, что человек, если он уже подержал или хотя бы притронулся к понравившейся вещи, не может уже потом вернуть её обратно – обязательно предложит за неё что-то взамен. Причудливые, переливающиеся на солнце ткани и халаты, скроенные из неё, вместе с горшками и плошками уже пошли по рукам в плотной толчее галдящих обитателей котана. Теперь уже к своим жёнам присоединились и мужчины. Через плечо Камуире-куру попросил Канчиоманте достать из тюка ещё пару лакированных деревянных чашек. Юноша склонился над мешком, извлёк из него сначала одну, а потом и вторую чашку; невольно задержал на них взгляд, рассматривая странные, похожие на каких-то букашек, знаки, оставленные на посуде мастерами-сисам. Сведущий человек, как знал Канчиоманте, мог без особого труда прочитать заключённый в них смысл. Юноша закусил губу: ему чтение чужеземных знаков было недоступно. Дядя повернулся к нему, нетерпеливо выдернул из его рук чашки, и они тут же исчезли в толпе.
Солнце уже начало опускаться к горам, когда женщины, наконец, угомонились. Товар, который всё это время переходил из рук в руки, был возвращён торговцам. Камуире-куру загадочно улыбался: он-то знал, что женщины ещё вернутся. Пока они лишь посмотрели, что могут им предложить, и теперь пошли к своим мужьям, чтобы объявить им, что именно надлежит купить в первую очередь. Но сначала меняться будут мужчины. Прежде чем они дойдут до приглянувшихся их матерям, жёнам и сёстрам тканей и посуды, они должны были приобрести кое-что более полезное.
Камуире-куру, видя, что всё больше мужчин подтягивается к разложенным товарам, смекнул, что подошло время для того, чтобы достать из мешков железные ножи, наконечники копий и стрел, бамбук и горшки с охотничьим ядом – всё то, без чего не может обойтись хороший охотник и благоразумный хозяин, заботящийся о благе семьи. Мужчины, в отличие от женщин, держались степенно и независимо: они деловито рассматривали оружие, негромко перебрасывались замечаниями друг с другом и, если что-то им приглянулось, обязательно расспрашивали о вещи Камуире-куру. Речь их, как заметил Канчиоманте, несколько отличалась от привычного говора айну и звучала как-то чудно: некоторые слова они произносили неправильно, и это сильно резало ухо. Он вновь и вновь оглядывал этих людей, но не мог найти в их внешности существенных отличий от жителей островов: айну да айну – те же бороды, бритые лбы, татуировка на губах, те же аттуси и набедренные повязки; лишь на некоторых из них были кожаные штаны и рубахи, несколько отличающиеся от покроя меховой одежды, принятой на островах.
