И все бы ничего, да есть в этой забаве одна особенность. С периодичностью в три минуты шнурок в зубах приносится к моим ногам, и кисонька требовательно гнусавит: «Кидааай!».
Резинка, блестя конфетным золотом, летит вдоль коридора. Внизу мохноногим лягушонком со счастливым кваканьем скачет кисонька, пухлые ляжки метут линолеум. Через три минуты наша карусель повторяется. Кисонька неутомима, чего не скажешь обо мне. Да, это смешно – первый час, но не пятые сутки подряд.
Сегодня утром кисонька в трауре – загнала в какую-то щель свою золотистую игрушку. Зато я наслаждаюсь тишиной и спокойствием. Часа три. Потом, не в силах выносить страдания пушистой лошади, снимаю с банки варенья обычную бурую хозяйственную резинку и кидаю кисоньке. Радостное ржание и дык-дык по коридору возобновляются.
Однако через некоторое время кисонька решила, что без золотой резинки игра потеряла всю свою прелесть, и отправилась спать в ванную.
Мыться кисонька почему-то не хотела. Странно, на самом деле. Уж если я решила, то постираю ее непременно. А раз я сегодня утром посчитала, что она грязная (вид сверху), то так оно и есть.
Пока я уминала ее в тазик, кисонька орала, что тазик слишком узкий, ванна чересчур холодная, а вода жутко горячая. На что мной было предложено заткнуться, срочно худеть и лучше вылизывать свою шкуру.
В итоге водой и мыльной пеной было угваздано все: ванна, стены, пол, шкафчики и чуть-чуть потолок. Я, мокрая по уши, вытирала с лица мыло и пот. И посреди всего этого великолепия сидела в пустом тазике абсолютно сухая кисонька.
Однако баня еще не закрылась. Придавив коленом в тазу пронзительно голосящую кисоньку, я включила душ. Кисонька закатила глаза и забилась в истерике. Минут пять я поливала душем все вокруг тазика с заливающейся руладами мохнатой примой. Она сидела, плотно заняв собой весь таз, чуть опрысканная водой сверху. И вопила, что ее топят.
Устав от бессмысленной битвы за чистоту, я дернулась и впилилась спиной в шкафчик. Сверху шкафчика что-то пророкотало и шлепнулась мне на голову, отрикошетило в стену и приземлилось рядом с кисонькой.
Пробка от шампанского! Как она оказалась там, стесняюсь рассказать. Но свалилась на голову точно вовремя. Кисонька вмиг заткнулась. Пока она таращилась на пробку, неуверенно трогала ее лапой, запускала кораблик и с упоением его топила, я успела намылить и сполоснуть кисоньку раза два.
Из ванны она вылезла, крепко обнимая пробку двумя лапами.
Кисоньку бросили в джунгли. Повезли на дачу. Впервые, на машине. Она, конечно, слышала, что во вселенной есть жизнь, кроме нашей квартиры, но не ожидала, что такая.
В машине кисонькина пасть не закрывалась ни на секунду и, по-моему, изрядно растянулась. Ее приводило в ужас, что деревья, которые она видела до сих пор безопасно недвижимыми, куда-то бешено понеслись. Судя по воплям, кисонька хотела доораться до деревьев и спросить, куда они мчатся – может, и ей надо туда же?
Шайтан-арба, в которой она сидела у меня на коленях, тряслась и воняла. Устав орать сидя, кисонька прилегла и дальше орала лежа… потом стоя… потом бегая по полу машины и прячась под педалями водителя.
Дважды мохнатое чудовище чуть не придавили теми же педалями, потом ласково поддали ногой и с любовью попросили угомониться. Кисонька металась по машине так, словно забыла дома выключить плиту и просила срочно вернуться, пока молоко не убежало.
