Ежи открыл глаза, сон ушел, камин пылал все так же яростно, одежда почти высохла, но усталость осталась, хотелось снова закрыть глаза и очутиться в черном шатре. Ежи посмотрел на часы – 20:34.
– Простите, не подскажите ли, который час, мои часы стали спешить, и я им перестал доверять, – произнес усатый господин, перенеся склоненную голову с правого плеча на левое.
– 20:34, – ответил Ежи, еще раз взглянув на часы. – Я не хотел будить вас, господин… – Ежи замялся, забыв имя.
– Керлиц, – усатый господин располагающе улыбнулся.
– …Господин Керлиц, мне очень неловко, что я вот так уснул. Меня зовут Ежи, я…
– Это я должен извиниться, что спал на рабочем месте, – перебил Керлиц, – но в последнее время так плохо засыпаю, что, уснув наконец, просто ничего не замечаю. Может быть, вам нужен номер, господин Ежи?
Ежи пожал плечами:
– Да, пожалуй…
– Тогда пройдемте к стойке регистрации, – во время всего разговора находившийся в полусогнутом положении, нависая над сидящим Ежи, Керлиц резко выпрямился, как струна, и быстрым шагом, сложив руки за спиной, направился к стойке.
Ежи встал, взял стоящий около кресла рюкзак, перекинул через руку плащ и пошел вслед за ним. Какой-то он неестественный в своих резких движениях, подумал Ежи, пожалуй, ему больше подходит безмятежное состояние сна, в котором он пребывал, когда я только вошел.
Керлиц уселся в кресло, нацепил на нос маленькие круглые стеклышки очков, раскрыл толстый, в кожаном переплете, журнал и, макнув перо в чернильницу, уставился на Ежи, но тут же отвел взгляд и, глядя на кончик пера, произнес деловито:
– Итак, господин Ежи, вы желаете номер?
– Да, – Ежи даже не успел еще произнести это короткое слово, а Керлиц уже говорил дальше.
– Очень хорошо, – он записал что-то в журнале. – Вам одноместный?
– Да.
– Ясно, – опять что-то записал. – Вы к нам надолго?
– Собственно… я не знаю…
– Так, – и опять какая-то запись.
Рядом с журналом, под левой рукой господина Керлица, лежали часы – красивые, старые, на тонкой золотой цепочке, чудесная вещь.
– Это и есть ваши часы, господин Керлиц? – спросил Ежи.
– Да. Жаль, они подводят меня… я их не ношу, – ответил Керлиц и отодвинул часы в сторонку.
– Позвольте посмотреть.
– Нравятся? – улыбнулся Керлиц, подавая часы, – старинная работа!
– О да, прекрасные… – ответил Ежи, разглядывая гравировку тонкой работы на золотом корпусе: волнистые водоросли, молчаливые рыбы и жемчужные раковины.
– Но не отвлекаемся, – господин Керлиц снова уткнулся в журнал. – Вы к нам откуда?
– Сложно сказать… – Ежи открыл заднюю стенку часов и любовался работой механизма.
– Понятно. Чем будете заниматься?
– Не знаю, – перочинным ножичком, который всегда был в кармане, Ежи подкрутил маленький винтик.
– Что ж, замечательно! – господин Керлиц захлопнул гроссбух и встал. – Пойдемте, я покажу вам ваш номер.
– Возьмите часы, господин Керлиц, я починил, там пружина немного ослабла – теперь не должны спешить, – Ежи протянул ладонь с лежащими на ней часами.
Но господин Керлиц не спешил забирать свои часы, он смотрел на протянутую ладонь, и во взгляде его читалась непередаваемая эмоция, неопределяемая, но невероятно яркая. Медленно он перевел взгляд на Ежи, поправил очки на носу, глянул через стекла, поморщился, резко снял очки, не отрывая взгляда, и произнес, будто вздыхая:
– Так вы часовщик…
Ступени широкой лестницы одна за другой плыли вниз, ковер шелестел фиолетовым ворсом, долго сохраняя следы, качалась бронзовая люстра. Они поднимались в номер.
