– У всех есть имена. Вот меня, например, зовут Раиса Семёновна. А вот его зовут Петя… Петя, иди сюда. Петя, как тебя зовут?
– Петя, – заторможенно отвечал испуганный мальчик с деревянным кубиком в руках.
– Вот видишь! Иди, Петя, поиграй. А вон ту девочку зовут Людочка… Людочка, отойди от аквариума, сколько можно повторять! А как зовут тебя?
– Не знаю. Может, тоже Петя?
– Нет, это навряд ли, – не теряла профессионального терпения воспитательница. – Тебя наверняка зовут по-другому.
– А как? – удивлялся Степанов-Ленин.
– А вот этого я не знаю.
– А как зовут вон того мальчика?
– Это Валера Попов… Валерочка, уступи девочке! Возьми лучше самосвал.
– А его?
– А его зовут Саша Синицын.
– А вы знаете, как всех детей зовут?
– Конечно. Это моя работа.
– А почему вы тогда не знаете, как зовут меня?
– Потому что мне никто этого не сказал.
Раиса Семёновна понимала, что разговор вернулся в начальную точку, вздыхала и трепала золотистые кудряшки.
– Ну, ладно. Иди, поиграй. И всё же, откуда у тебя эти шишечки? Нет-нет, не отвечай. Это я просто так спросила. Кстати, а как тебя мама называет?
– Сын.
– Ну, хорошо. А бабушка?
– Внук.
– Тоже верно. А папу твоего как звали?
– У него много имён, но настоящего никто не знает, – начал отвечать Степанов-Ленин, но воспитательница только устало отмахнулась.
– Все-все, Степанов, иди, играй, иди… «Бедный ребёнок. И папа у него, скорее всего, уголовник»…
Имя нашлось примерно через четыре месяца. Само собой, словно потерянная связка ключей, вместе с серым свитером домашней вязки.
– Дети, это чей свитер? – окликнула группу Раиса Семёновна, поднимая брошенную вещь с пола раздевалки.
– Его! – дети дружно показывали на молчаливого Степанова-Ленина.
– Твой? – Раиса Семёновна отогнула ворот свитера и прочла бирку. – Боря М. А ты разве Боря М.?
– Свитер мой, значит, и имя моё, – Степанов-Ленин был как всегда не по годам логичен.
– Боримэ! Боримэ! – завопили радостно остальные дети.
Найденное имя стало самым ярким событием дня в насыщенной детсадовской жизни.
– Боримэ! – хихикали дети за обедом, расплёскивая из ложек суп.
– Боримэ! Боримэ! – приговаривали они, засыпая в тихий час, чтобы за время сна не забыть новое имя.
– Боримэ! Боримэ! – приговаривали девочки, прыгая через скакалку.
– Боримэ! – вопили мальчишки, сталкивая в смертельной аварии деревянные грузовики.
И хотя имя это больше походило на дразнилку, сам Степанов-Ленин ходил до вечера праздничный, словно ему подарили велосипед. Как только вечером в дверях группы появилась его мать, он выскочил ей навстречу с радостным воплем:
– Мама! Моё имя нашлось! Я Боримэ!
– На свитере у него табличка нашита «Боря М.», вот он и решил, что это его имя, – с улыбкой («ну, вы понимаете…») вздохнула Раиса Семёновна.
Но родительница неожиданно отнеслась к новости всерьёз:
– Хорошее имя, Боримэ! – обрадовалась она и поцеловала сына в щёку. – Знаете, он сам должен был себе имя найти. Мы столько лет этого ждали! А Боря М. – это Боря Морозов, соседский сынок. Это его свитер. Соседка вчера отдала, а я бирку отпороть забыла. Получается, нам от Морозова Бори и одёжка, и имя достались. Ну, пойдём, Боримэ, бабушку порадуем.
Но Степанов вывернулся из маминых рук и подскочил к воспитательнице:
– Раиса Семёновна, мы с вами больше никогда не увидимся. И я не смогу вас вовремя предупредить. Но вы, пожалуйста, через три с половиной года, не позднее, запишитесь на приём к хирургу, ладно?
