На затылок легла твёрдая ладонь, и он услышал слова, успокаивающие и требующие одновременно. Синее пламя вначале стало угасать в груди, а затем и в голове. На губах пузырилась солёная розовая пена. Он задёргался.
На перемазанные кровью пальцы налипли грязные рыжие волосы бороды лежащего под ним урмана, с ужасом смотревшего с земли.
– Berserk… berserk… – шептал урман, захлёбываясь кровью из сломанного носа.
Рядом стоял брат Парамон, чуть поодаль, баюкая ушибленную его посохом руку, сидел третий тать. Мерянин лежал ничком уже не дёргаясь. На штанах у него росло пятно мочи. Ветер шевельнул реку и озеленённые весной прутья вербы, тронул Неждану горячий лоб.
– Встань, – ровно сказал брат Парамон Неждану по-славянски и вдруг что-то зашипел на урманском языке, несколько раз повторив nidding18. От этого лежащий навзничь урман попытался отползти на локтях, мотая головой, словно его хлестали по лицу.
Неждан встал, в голове немного звенело.
– Подбери топор, – сказал Парамон. – А ты, – ткнул он посохом урмана, – Отдай ему нож.
Ножом, как велел брат Парамон, Неждан выстругал две дощечки из палок длиной с пол-локтя. Парамон от рубахи неподвижного мерянина откромсал несколько полос и прикрутил ими дощечки к запястью закусившего бороду третьего татя.
– Копайте, – вновь велел он.
Урман и тот, с перемотанной рукой, оглядываясь на стоящего с топором Неждана, принялись копать палками волглую землю.
А когда к яме потащили бездыханного мерянина, длинный с перебитой рукой переглянулся с урманом и буркнул:
– Серебро у него в мудях запрятано, на что оно мертвяку?..
Брат Парамон скривил лицо, так что побелел шрам и бросил:
– Бери.
А когда они, закопав тело, оборачиваясь, ушли, долго стоял на коленях над свежим холмиком, бормоча непонятные слова, потом распрямился и сказал:
– Если не ищешь Бога, то он сам найдёт способ поставить тебя перед собой.
Развернулся и пошёл вдоль реки дальше. Неждан повертел нож в руке, заткнул за подпояску и, подхватив топор, догнал.
– Видишь, – не оборачиваясь сказал Парамон, – урман, мерянин и славянин стакнулись19 в сребролюбии своём. Тако же могут сойтись в боголюбии. Могут и должны. И не будет тогда греков или урман со славянами, все будут Божьи люди. Живущие по слову Его, а не по велению корысти. И поднимется из сего Святая Русь.
– Ты его убил… – то ли спросил, то ли просто произнёс Неждан.
– Убил, – согласился брат Парамон. – За что перед Господом отвечу. – И остановился, так что Неждан на него чуть не налетел: – А ты, хотел убить?
Неждан смешался. Он не помнил ничего, кроме синего тумана и бешеной неистовой силы в себе.
– Тот nidding, – продолжал Парамон, – сказал, что ты berserk. Слышал?
Неждан молчал, не понимая незнакомых слов, но Парамон и не ждал ответа, обернулся и сказал:
– На севере так называют воина, которому достижима неистовая радость битвы. У тебя ведь было так раньше?
Неждан потоптался, совсем как отец почесал затылок и кивнул.
– Они порождения тьмы и ужаса, – продолжил брат Парамон, глядя в глаза. – Убивать – есть суть для berserk (а). В сокрушении без разбора – радость. Я видел, как они разят топорами, лижут с мечей кровь. Для них нет воинов, женщин, детей. Для них есть жизнь, которую надо отнять, чтобы насытить своё неистовство. Ты таков?
Неждан отвёл взгляд и не знал, куда деть руки.
– Таков, – ответил за него Парамон. Неждан помотал головой.
