Они все вели себя развязно, давали себя хватать и лапать, садились на колени, а я… Скрипела зубами от досады, что не могу даже подойти и заговорить с Ренном. Но это всё тогда, а сейчас… этой ночью я собиралась позволить себе гораздо больше.
На лице его промелькнул проблеск вины, а потом Ренн тихо усмехнулся и поцеловал кончики моих пальцев.
– Никто. Совсем никто.
– Она вела себя так, будто вы давно знакомы, – я не хотела требовать отчёта и вести себя так, словно он – моя собственность, но остановиться уже не могла.
Реннейр перехватил подбородок, заставив посмотреть в глаза. В них было что-то, что заставляло поверить – сейчас он говорит с открытым сердцем и ни за что не станет лгать.
– Всех их больше нет. Уже нет.
Эти слова прозвучали из его уст самой долгожданной песней. Слушать бы бесконечно, наслаждаясь глубокими вибрациями и бархатистыми нотками. Руки сами скользнули Ренну под рубашку, влажную от дождя и нагретую телом. Кончики пальцев пробежались по жёсткому животу, по груди – кожа его покрылась мурашками. Ладонь замерла напротив сердца, содрогаясь от глухих толчков, застыла, будто примагниченная.
Замереть бы вот так, глаза в глаза, кожа к коже, сердце к сердцу, сплестись корнями – чтобы две жизни в одну. И чтобы видеть звёзды – вместе, слушать лёгкое, как ветер, дыхание степи и гулкое молчание гор – вместе.
Внутри разгорался огонь, в котором ветхими листьями сгорали и ревность, и боль, и сомнения, приправленные страхом.
Он – мой. Только мой. С самого первого взгляда, с первого слова, с первой улыбки – ошибки быть не может. Будто судьба моя с рождения была отдана в руки этого человека, а все пройденные дороги упрямо вели лишь к нему.
– А теперь потрудись объяснить, дорогая моя жрица, что всё это значит, – раздался чуть охрипший голос.
– Мм? – я нехотя отстранилась, заглядывая ему в глаза.
– Да-да, не думай, что я совсем разомлел. Я пока ещё держу себя в руках и готов слушать.
Матерь Гор, как говорить, если в горле застыл ком, а язык прилип к нёбу? Но, если я не скажу ему правду, потом может быть поздно.
– Обещай, что не будешь смотреть на меня, как на сумасшедшую.
– Обещаю, – Ренн кивнул, укладывая тяжёлую ладонь мне на бедро и сминая белую ткань, а я, набрав побольше воздуха, выпалила:
– Реннейр, ты и есть ребёнок из пророчества!
Мне показалось, что сейчас он меня сбросит – так напряглось его тело.
– Что? – переспросил, изумлённо вскинув брови. А потом с силой вытолкнул из груди воздух и помотал головой. – О чём ты говоришь? Я…
– Кем была твоя мать, Ренн? Твоя. Настоящая. Мать, – меня вдруг начало колотить, а пальцы, которыми я цеплялась за его рубашку, свело судорогой.
– Я никогда её не знал. Но скажи мне ради всех богов, как тебе в голову вообще пришли такие мысли?
И я пересказала ему наш разговор с матушкой Этерой, призвав на помощь всю искренность, всё красноречие. Он смотрел на меня внимательно – почти не мигая и не шевелясь, впитывая каждое слово. А в конце произнёс:
– Если бы это было так, если бы я действительно был ребёнком из пророчества, то мой отец… – и вдруг его как в грудь ударили – Ренн схватился за ворот рубашки, оттягивая его. Мне показалось, что он начал задыхаться.
– Что с тобой? Ох, Матерь Гор, я сейчас… – я до смерти перепугалась, бросилась к сумке с амулетами, чтобы хоть как-то помочь – чуть не запуталась в сорочке и не распласталась на полу, но Реннейр остановил меня:
