– Моё место там, где я пожелаю. А вот ты мнишь себя грозным псом, но на деле – маленький гавкучий щенок.
Словесные перепалки с младшим братом всегда навевали скуку, но сейчас я всё ещё горел после разговора с отцом. Как бы не потерять голову и не врезать Дему. Могу не рассчитать силы и покалечить его.
– Кто ещё из нас животное, – братец не сдержал презрительного взгляда. – Верный пёс лорда, только рабского ошейника не хватает. Сын падшей женщины…
Один бросок – и пальцы сомкнулись на белом горле. Я впечатал Дема в стену и навис, глядя в расширенные блёклые глаза.
– Ещё раз откроешь рот – пожалеешь, – и заставил себя разжать пальцы. Он сипло вдохнул и закашлялся. – Впредь будь осторожней в выражениях… брат.
Щёки Дема заалели, рот скривился – он стал похож на петуха, которому ощипали перья. Пусть скорей летит в свой курятник, под крыло мамочки и её придворных дам.
– Ничего, когда-нибудь ты будешь гнуть шею передо мной, отец невечен! Ещё посмотрим, за кем останется последнее слово, и чего стоит твоя верность Инглингам, – выдав свою пламенную речь, братец отряхнул рубашку и отошёл от меня на шаг, словно боялся, что я снова на него наброшусь.
– Тогда придётся постараться, чтобы я признал тебя своим господином.
Не оборачиваясь, я оставил его исходить желчью и бессильной яростью. В свои двадцать Дем считал себя взрослым опытным мужем, хоть и не участвовал ни в одном сражении. Чувствовал, что лорд не воспринимает его всерьёз, злился и видел во мне главного соперника.
Ничего, это пройдёт.
Всё когда-нибудь закончится.
***
Моя спальня расположилась на самом верху восточной башни: здесь свежо и обзор на город хороший. Главное подальше от придворной возни и лоснящихся рож аристократов.
В этом замке я сделал свои первые шаги, но он так и не стал мне домом. Под каменными сводами я всегда был чужим, а стены давили и высасывали жизнь – потому и хотелось нестись прочь, как семя, гонимое ветром.
Сколько себя помню, я всегда любил сбегать и бродить по городу, ввязываясь в драки с местными мальчишками: сыновьями булочников, рыбаков и сапожников. Некоторые из них стали мне добрыми друзьями, с которыми я был не прочь пропустить по кружке эля в таверне старины Эда. А то и кулаки почесать.
Но скоро побеги в город перестали волновать кровь, и тогда я начал уходить в горы, прихватив из конюшни свою лошадь. Бродил там подолгу, и с каждым разом отлучки удлинялись – это доводило наставников до обморока, а отца – до белого каления. Но ни выговоры, ни розги, ни попытки запереть под замок не могли успокоить мой дух. С неодолимой силой меня тянули нехоженые тропы и глубокие ущелья, а каменные исполины звали, стоило закрыть глаза.
Раздумья прервал громкий стук в дверь.
– Ты даже не навестил меня! – полетело звонкое обвинение, как пущенный из пращи камень.
– И без того дел было по горло, – ответил не слишком вежливо и посторонился, впуская нежданную гостью.
Мейра по-хозяйски ворвалась в спальню и закружила по ней, как соколица. Эта женщина была красива той классической красотой, которую воспевали поэты: аристократически бледная кожа, высокий лоб, глаза василькового цвета под крутым изгибом бровей, маленький нос. Нижняя губа была полнее верхней, поэтому иногда казалось, что она её специально выпячивает, капризничая.
Я против воли засмотрелся на рот, который с жаром целовал, о котором мечтал когда-то. А она вдруг брезгливо скривилась, растеряв половину своей прелести.
