Звери малой земли - страница 14

С неменьшим сомнением ее мать относилась и к чрезмерной грамотности, которую она считала пороком для девочек. Яшме было дозволено проучиться лишь один год в том сарае, который служил всей деревне школой и в который разом сгоняли учащихся всех возрастов, от 5 до 20 лет. Но даже при таком хаотичном приобщении к знаниям Яшма извлекла из обучения гораздо больше, чем основы арифметики и азы письма, которые мать уже считала излишеством. Благодаря занятиям Яшма перестала воспринимать себя лишь предметом домашнего обихода, ничем не лучше, чем печка или тяпка. Просвещение как раздвинуло, так и сузило горизонты девочки. Она была ошарашена собственным чувством неудовлетворенности сложившимся порядком вещей. Собственно, именно в этом и заключается опасность учения. Если бы девочке вздумалось озвучивать во всеуслышание все, что витало в ее голове, то мать лупила и щипала бы ее гораздо чаще, чем обычно. При прощании этот страх даже удержал Яшму от слез, которые могли бы вызывать гнев – или удовольствие – матери.

Яшма держалась тихо и кротко, следуя за госпожой Серебро вдоль террасы, опоясывавшей первый этаж дома. Но она явственно чувствовала, как стены тайком взывают к ней. Ее тянуло прикоснуться к колоннам из полувековых сосен, окрашенных киноварью. Шелковые фонарики под карнизами сопровождали их продвижение вдоль стены импровизированным танцем, в котором причудливо сочетались неподвижность и движение, искусственность и естественность. Эта дурманящая аура царила во всем доме, подумалось Яшме, когда госпожа Серебро ввела ее в коридор. Но явственнее всего это ощущение исходило от самой госпожи Серебро. Яшма ранее не видывала человека, который бы так плавно скользил по жизни, как это получалось у этой дамы. У госпожи Серебро, казалось, напрочь отсутствовали такие низменные части тела, как ножки и пальчики. И все же Яшме также пришла в голову мысль, что никто не был столь ярким воплощением прирожденной женственности, как госпожа Серебро. В улыбках и речи дамы читалась непринужденность человека, рожденного быть олицетворением женской красоты и прекрасно осознающего свою долю. Госпожа Серебро замерла в паре метров впереди от Яшмы и раздвинула ширму со вставками из рисовой бумаги.

– Это аудитория для занятий музыкой, – объявила дама.

Все четыре стены просторного помещения были украшены роскошными полотнами. По одну сторону комнаты дюжина совсем юных воспитанниц разучивала традиционную песенку, вторя нота за нотой куртизанке более почтенного возраста; по другую – девочки в возрасте примерно 11–12 лет упражнялись на каягыме[12].

– Девочки, которые поют, – наши первокурсницы. На второй год обучения ты тоже начнешь учиться играть на каягыме и бамбуковой флейте[13], а также на всевозможных барабанах. Это первые два из пяти искусств, которые должна освоить каждая куртизанка: пение и игра на музыкальных инструментах, – пояснила госпожа Серебро. Пока она говорила, одна из певичек, завидев их, вскочила с места и подбежала к ним. Яшма почти что услышала, как недовольно сдвинулись брови у госпожи Серебро.

– Мам, а это кто? – спросила девочка. Яшма постаралась не выдать своего удивления. В округлом лице и ничем не примечательных чертах дочки не наблюдалось хоть какое-то сходство с элегантной матерью.

– Нельзя бросать занятие без разрешения учительницы, – строго заметила госпожа Серебро. Яшме вспомнилась ее собственная мать. Есть ли хоть где-то на земле матери, которые встречают дочерей чем-то, помимо раздражения и возмущения?