– Большой Круг?
– Верхний ярус города, там замок Его Сиятельства, – пояснил Шандр. – Да только толку от этого не было. Потом ещё было нападение. Тихо ведь никто не умирает… Беднягу нашли у сточной канавы внизу. Без головы.
– То есть совсем? – я вздрогнул, вспомнив жертву в лесу.
– Совсем, – Шандр провёл пальцем по шее и тут же, испугавшись, смахнул невидимый след, сдул с ладони и постучал по столу. – Подчистую. Нечеловеческой силой надо обладать, чтобы оторвать человеку голову.
– Прямо-таки оторвать? – прищурился Корвус.
– Поверьте, я на казнях бываю, след от топора али оружия какого отличить могу. Нет, господа достопочтенные, оторвали, как пить дать.
– А я надеялся, что это медведь, – проговорил я хмуро.
– Да какой там медведь! – пробормотал трактирщик. – Медведи на такое не способны. Уж я-то, поверьте, ходил на медведя. Калечат, окаянные, но не так, совсем не так.
Шандр замолк. Корвус не выпускал из рук свой амулет и задумчиво глядел куда-то сквозь столешницу.
– Вот и всё, господа, что могу рассказать вам. Не судите строго, рассказчик из меня никудышный. Да только не советую вам выходить ночью за ворота.
– Да мы и не собирались, – побормотал я.
– Оставлю вас, господа, долг ждёт. Только, прошу, не говорите, что это Шандр вам рассказал.
Звякнул кошель.
– Будь уверен, добрый хозяин. Ты оказал нам большую услугу. Мы не забудем. В знак нашей признательности…
Корвус вложил в глиняный стакан десять золотых монет. Трактирщик уставился на них не веря своим глазам.
– Это останется нашей маленькой тайной, – улыбнулся он.
Шандр кивнул и удалился, а спустя четверть часа к нам подошла хорошенькая девочка лет двенадцати, должно быть, дочка Шандра, и провела в приготовленную нам комнату.
– Чудный городишко, ты не находишь? – спросил меня Корвус, когда мы устроились на кроватях. Мне, бывалому вояке, не привыкать спать на земле, но сколько бы битв ты ни прошёл, сколько бы лиг ни отшагал по вытертой ветрами и облитой кровью дороге, нет ничего приятнее, чем снова уложить свои кости на мягкий матрас, перед этим побывав в нормальной уборной. Отчего-то эти маленькие радости начинаешь замечать только после того, как жизнь перевалит за половину. И как бы ни заливал старик, говоря, что истинный воин должен класть под голову только собственный кулак, а греться мыслью о победе, знайте: он лукавит. Потому как там, в полях, по-настоящему греет лишь одна мысль – о доме.
Сейчас мы были не дома, но и этого жестковатого матраса мне хватило, чтобы снова ощутить себя человеком и вновь обнаружить в теле суставы, которые из-за нашего походного образа жизни уже точно подзабыли, что они у меня есть.
– Ага, ещё бы поменьше крови, и можно было бы остаться здесь навсегда. Купить дом с мельницей, пару коров… Кстати, тех денег, что вы, мессир, дали трактирщику, вполне бы хватило на эти скромные нужды. Могли бы обойтись серебром.
Я прямо почувствовал, как мессир улыбнулся.
– Не так уж и много я отдал, мой друг. Золото – лучшая плата за молчание. Оно реже возвращается ножом в спину.
– Вы твёрдо намерены влезть в это дело? – спросил я осторожно.
Корвус немного помедлил с ответом, и я даже успел порадоваться, что его пыл слегка подостыл, и теперь мальчик, сражаясь с собственной совестью, думает, как бы сказать мне об этом.
– Что-то привело нас туда, мой друг, – задумчиво проговорил Корвус, машинально перебирая пальцами по амулету на шее. – В лес той ночью.
