Становится понятно — утром охоты-рыбалки не будет. Михал Борисыч намерен рвануть домой, а Гарик пусть остаётся в Падалках. Невесту себе искать. Типа здесь девчонки «экологически чистые», без пестицидов, а не вот это вот всё, что в столице «созрело». Нормальная девка, по мнению папы, способна заполнить пробелы в воспитании, которые появились благодаря ему же. Но это мелочи. Все знают: мужик — голова, а баба — шея… Вот и Борисыч это знает. Более того — верит в это свято!
Намёки депутатские полупрозрачные мне не нравятся. Он явно пытается нагнуть сына, заставить его приударить… за мной. Гарик упирается — жениться ближайшие лет десять он не намерен, тем более на простушке из Падалок, но слуга народа не стесняется шантажировать — обещает лишить деточку дотаций, если он не остепениться рядом с приличной девушкой.
Это очень по-депутатски — наплевать на желания окружающих и продавить свои. За меня Михал Борисыч решать ничего не будет… Мне ещё младшего Соловья в жизни не хватало! До сих пор вспоминаю его школьные издёвки — и глаз дёргается. Представляю, каким он будет мужем. Кому-то… Не мне!
Прячу голову под подушку, крики становятся тише. Слов я теперь не разбираю. Вот и хорошо! Семейные разборки Соловьёвых мне не интересны. Гарик — не герой моего романа, от слова «НЕТ!».
Болтаюсь между сном и реальностью, ворочаюсь. Голоса в комнате стихают. Неужели закончили Соловьёвы? Выдыхаю с облегчением, но рано — в дверь кухни стучат. Высунув голову из-под подушки, щурюсь, вглядываясь в полумрак, а сердце стучит часто. Женька в зимовье спать лёг и сосед наш новый, скорее всего, там же, а за порогом кухни…
Гарик. Точно он.
— Чего тебе? — моё горло царапает страх.
— Поговорить надо, открой, — заявляет Соловей.
Ох, не нужен мне с тобой разговор, Игорёня! Шёл бы ты чирикать в другое место.
Он не уходит, стучит в дверь не громко, но настойчиво. Явно в покое не оставит. Вздыхаю, встаю с раскладушки и, надев халат, иду открывать. Замок щелкает, и я вижу Гарика — он не трезвый.
— Быстрее только, мне спать надо, — не пускаю ночного визитёра за порог, пусть говорит и уходит.
— Кофе сделай, — Гарик отпихивает меня, проходит в кухню.
Не надо было открывать…
Жалею, что сглупила, но уже поздно. Игорь сидит за столом и чего-то ждёт. Кофе, наверное. Наливаю в железную кружку тёплую воду из кастрюли, сыплю растворимый кофе из пакетика и вместе с сахарницей ставлю перед Соловьёвым на стол. Он брезгливо косится на натюрморт.
— Я не бариста, — фыркаю. — Да и здесь тебе не столичная кофейня.
Пусть спасибо скажет, что… Смотрю на него и понимаю — это я должна спасибо сказать за то, что он не виски потребовал. Хотя лучше бы его. Я бы тогда с чистой совестью послала Гарика к Жеке. Он у нас главный по спиртосодержащим жидкостям, а я так — повариха.
— Короче, — рычит Игорь, накладывая сахар в кофе, — поедешь со мной в столицу.
— С какой радости? — у меня брови ползут вверх. — Никуда я не поеду!
— Поедешь, — самоуверенно заявляет, — и замуж за меня выйдешь, иначе отец меня на бабло кинет.
— Пофигу. Веришь? — стараюсь держаться, но меня трясёт.
Мне страшно, потому что Игорь Соловьёв ни хрена не тщедушный ботан и никогда им не был. Однажды он врезал мне ладонью по лицу… Ещё в школе. В ушах у меня тогда звенело долго, и голова кружилась. Рука у него тяжёлая, а у моей психики особенность — лезть на рожон, когда боюсь.
