– Не надо, не ходи!
– Пусти! – с ненавистью воскликнула я, но хватка у санитара была крепкая.
– Ни к чему тебе там быть!
– Дурак, отпусти!
Я стала вырываться сильнее, и Арсению №2 пришлось уступить. Я побежала вслед за главврачом и Элладием, и уже когда до палаты Балдуина оставалось совсем немного, Саша захлопнул дверь прямо у меня перед носом.
– Хватит уже, выдохни! – успокаивал меня санитар.
– Ты зудишь, как надоедливая муха! – с досадой ответила я, но Арсений был прав: Балдуину я бы ничем не помогла, да ему, собственно, и не требовалась моя помощь. Он был болен и находился в лепрозории на законных основаниях.
Я не знаю, что проверяющему сказал мой парень, но вышел Элладий из его палаты поникшим и притихшим, вмиг растерявшим свою уверенность и превосходство. Я поразилась такой разительной перемене в нём, произошедшей буквально за десять минут.
– До свидания, – коротко сказал Элладий. Его колючий взгляд стал пустым. Он молча сел в свою видавшую виды машину, безучастно захлопнул дверцу и выехал за ворота. Больше я никогда не видела Элладия в лепрозории.
Как бы я потом не допытывалась, Балдуин так и не признался, как тогда прошёл визит проверяющего. Но после его отбытия ничего не изменилось для нас. Время в лепрозории будто замерло. Либо, наоборот, это лепрозорий был местом вне пространства и времени, где нарушались привычные законы логики, и ничего не имело смысла. Мы все, его обитатели, старались провернуть тугое колесо судьбы в нужном направлении, а оно всё сопротивлялось, сопротивлялось… Жизнь казалась нам неподъёмной глыбой, которую не сдвинет с места даже сам Атлант. А мы были всего лишь людьми…
К зиме в отделении стационара мы остались втроём, не считая врачей. У Арсения №2 заболела мать, и он был вынужден взять отпуск за свой счёт и уехать домой. Я осталась без санитара, а Арсений №1 не горел желанием выполнять работу своего напарника, поэтому мне пришлось стирать свою одежду и постельные принадлежности самостоятельно, а также ходить за обедом, завтраком и ужином. Никто не носил мне горячий чай и печенье по вечерам, не смотрел с надеждой на окна моей палаты во время перекура в больничном дворе, не улыбался при встрече, не подбадривал добрым словом… Балдуину было так плохо, что он практически не вставал с постели. Мы вдвоём с Арсением №1 выхаживали его. И санитар, ссылаясь на свою занятость, ещё и заставлял меня мыть полы в наших с Балдуином палатах и в общем коридоре! И я мыла – только потому, что мне было не всё равно, и я бы не позволила своему парню лежать в пыльном помещении. Но Арсений №1 ловко скинул на меня свою обязанность! Я долго не разговаривала с ним из-за этого.
Но, вообще, были и плюсы. Бывало, когда повару нездоровилось или он отлучался куда-то, Арсений №1 готовил есть сам. Он варил супы с мясом, а на завтрак любил жарить сырники. Мне нравилось, как он готовил. Говорят же, талантливый человек талантлив во всём. Санитар Балдуина прекрасно справлялся со своими обязанностями. Ещё он сочинял музыку, гениально владел игрой на фортепиано, хорошо играл в шахматы, в совершенстве знал немецкий и французский языки, а также, как и его подопечный, писал рассказы. Правда, большинство из них так и остались неоконченными, но Арсению просто не хватало времени записать концовки, а все они были у него в голове.
После Нового года мой санитар вернулся. Его матери стало лучше, и он поехал зарабатывать деньги дальше. А спустя неделю после приездаАрсения №2 в лепрозорий заявился его потрёпанный жизнью отец, которому теперь, на старости лет, захотелось внимания и участия сына в своей жизни.
