– А? Конечно, несправедливо! Все здесь несправедливо! Он ударил меня первым! Он сам сказал, что ударил меня первым!
– Это все?
– Все, сэр. А разве недостаточно?!
– Разбирательство окончено. Рядовой необученный Теодор С. Хендрик!
Лейтенант Спиксма, говоря все это, стоял смирно, теперь и капитан Френкель поднялся. Похоже, запахло жареным!
– Рядовой Хендрик, вы признаны виновным в предъявленном вам обвинении.
У меня что-то сжалось внутри. Неужели они сделают это? Неужели сделают с Тедом Хендриком, как с Денни Дивером из баллады? А я еще утром с ним завтракал…
Пока я боролся с тошнотой, лейтенант продолжал:
– Суд приговаривает вас к десяти плетям и увольнению с резолюцией: «За нарушение Устава».
Хендрик сглотнул:
– Я хочу уволиться!
– Суд не дает вам позволения уволиться. Суд также желает добавить, что столь мягкое наказание применено к вам исключительно потому, что данный суд не уполномочен наказывать вас строже. В сущности, вы должны быть обязаны тому, кто предал вас именно этому суду. Будь вы преданы генеральскому трибуналу, те же обстоятельства привели бы к приговору: «Повесить за шею, пока не умрет». Вам очень и очень повезло – старший офицер, властью которого вы преданы суду, обошелся с вами милосердно.
Лейтенант Спиксма сделал паузу, затем продолжил:
– Приговор будет приведен в исполнение, как только председатель трибунала одобрит запись заседания – в том случае, если он ее одобрит. Заседание окончено. Вывести обвиняемого и взять под стражу.
Последнее касалось меня – однако мне делать ничего не пришлось, только позвонить в караулку, а потом получить за Хендрика расписку, когда его увели.
К дневному врачебному приему капитан Френкель отпустил меня и послал к врачу, который засвидетельствовал, что я могу вернуться к исполнению служебных обязанностей. Вернувшись в роту, я едва успел переодеться и выйти со всеми на поверку, где Зим дал мне вздрючку за «пятна на униформе». У него у самого было пятно побольше моих – в глаза бросалось, – но вслух я этого, конечно, говорить не стал.
Кто-то установил на плацу большой столб прямо позади того места, где обычно стоял адъютант. Когда настало время зачитывать приказы, вместо текущих сообщений был зачитан приговор суда над Хендриком.
Потом его вывели со скованными впереди руками под конвоем двух вооруженных часовых.
Я еще ни разу не видел порки. Когда жил дома, у нас, конечно, бывали публичные наказания – на площади Федерал Билдинг, однако отец строго-настрого велел мне держаться оттуда подальше. Один раз я попытался его ослушаться, но тогда наказание было отсрочено, а больше я не пробовал.
Одного раза более чем достаточно.
Часовые подняли Хендрику руки и зацепили наручники за крюк на столбе. Затем с него сорвали рубаху, а майки под ней не было. Адъютант отчеканил:
– Приговор суда привести в исполнение!
Вперед выступил капрал-инструктор – не из нашего батальона – с плетью. Начальник охраны начал считать.
Счет тянулся медленно – от удара до удара секунд по пять. А казалось – еще медленней. До третьего удара Тед молчал, потом только пару раз всхлипнул.
Затем я обнаружил, что таращусь в нависшее надо мной лицо капрала Бронски, который ударял меня по щекам и пристально вглядывался в глаза. Он прекратил хлопать и спросил:
– Ну как, очухался? Отлично, давай в строй. Живей, сейчас скомандуют идти к осмотру.
Закончив поверку, мы вернулись в расположение роты. Я ничего не мог есть за ужином, и многие из ребят тоже.
