Звездный Мост - страница 2

− Поспеваем до ноци, князе!.. Вот она, Юхоть-то, по сцуицу! − громко сказал кормщик, коренастый и плотный сицкарь из Мологи, почесывая растопыренной пятерней курчавую бороду.− Коли бозе даст, вскорости прибудем до места.

Ростовский князь Василько Константинович встряхнулся от дремоты, бездумно прислушиваясь к словам кормщика, известного в Залесье как Данила Карась. На мологжанском торжище он в шутейском побоище лишился левого глаза, и с тех пор за ним цепко прилепилось еще одно прозвище − Циклопус. Данила на местных зубоскалов обиды не держал, потому как душевно обожал старика Гомера и по складам читывал «Одиссею», подучив эллинский язык в бурной молодости, когда лихая судьба-злодейка надолго зашвырнула его в такие теплые, но чужие ромейские края.

Князю Василько шел двадцать восьмой год. Был он высок, статен собой, русоволос, румян, носил небольшие усы и подстриженную бородку; под черными бровями его блестели небесным цветом добрые и умные глаза.

Двадцать лет назад, чувствуя приближение конца земной жизни, Великий князь Константин Всеволодович выделил своим малолетним чадам уделы. Василько принял славный Ростов, древний город на берегах озера Неро, основанный мерянами задолго до прибытия дружины Рюрика на Русь. И вот без малого второй десяток лет он правитель затерянной в дремучих лесах Ростовской земли, по его указаниям работные люди рубят просеки, прокладывают новые дороги, наводят мосты через многочисленные лесные речки. Постепенно обустраивается град Ростов: завершено укрепление головных ворот и защитных стен, появились просторные дома в три поверха, достроен белокаменный Успенский храм, и теперь искусные изографы украшают его внутреннее убранство соответствующей благочинной росписью.

Растворившаяся в гаснущих сумерках Влга делала плавный поворот направо; по левую руку открылось камышовое русло Юхоти, образуя холмистый мыс, обнесенный вдоль берега наклонным тыном из острых дубовых кольев. На холме стояла деревянная крепость с несколькими сторожевыми башенками. Из-за верхотуры добротных стен виднелись покатые крыши домов и мастерских, над которыми высился квадратный детинец со смотровой каланчой. Немного поодаль красовалась изящная церквушка с православным крестом на золоченом луковичном куполе. Над засыпавшей великой рекой негромко звучал чистый колокольный звон, буквально струившийся невидимыми волнами по замершему воздуху.

− Вецерню отце Николай творит… Лепно-то как, а? − душевно изрек Данила.

− Почему сам? − удивился Василько.− Трудно из Углича доброго звонаря позвать?

− Не доверяет,− объяснил Данила.− Он до попова сана у халицкой старой друзине запевалой был, так цто дело знает. Ховорит, есть тако словесо − хармония.

− Есть,− кивнул головой Василько.− Эллинское слово, означает соразмерность… Понимаешь, слух надобно особый иметь, чтобы эту гармонию уловить.

− Вот! − сказал Данила и поудобнее взялся за правило.− Посему и не доверяет!

Кормщик ловко провел лодью мимо островка в устье Юхоти, где на врытом в песок суковатом столбе чадил смоляной факел, а на перевернутом кверху дном челноке развалился бородатый мужик в просторной шерстяной чуйке и задумчиво грыз пузатое яблоко, искоса поглядывая на приближавшееся ростовское судно.

− Мих-ха-а! − прокричал мужику Данила, призывно воздев над головой руку.− Яко здоровье Милославиця и его любавы?

−Слава Богу! − солидно ответствовал мужик (звали его Миша Новогородец).