Я кивнула и поспешно исчезла за дверью.
Эта камера была суше моей. Более того, в ней даже были деревянные, грубо сколоченные нары, на которых я с замиранием сердца увидела свою походную одежду и обувь. Без промедления закрепила факел в кольце у входа и принялась переодеваться. Крючки и шнурки платья неохотно поддавались моим подрагивавшим пальцам, отчего я в раздражении нещадно их дёргала, порой вырывая с мясом. Наконец освободившись, с невольным вздохом удовольствия надела рубашку и штаны, сменила узкие туфли на удобные сапоги, накинула куртку. Потом, шипя, когда шпильки дёргали волосы, распустила и без того растрёпанную причёску и заплела ставшую привычной за путешествие косу.
«Великие Прежние, какое счастье!»
Я поняла, что несмотря на совершенно нерадостную ситуацию, улыбаюсь во весь рот. Однако не стала возвращать лицу серьёзное выражение, а, как было условлено, коротко стукнула в дверь.
Она открылась сразу же. Тюремщик окинул меня с ног до головы внимательным взглядом, довольно кивнул и снял с пояса фляжку. Налил в крышечку воды и, ловко действуя одной рукой, накапал в неё десять капель из знакомого мне чёрного флакончика.
— Зачем так много? — удивилась я. Близость спасения и радость встречи подарили мне настоящий прилив сил.
— Затем, что даже второе дыхание имеет свойство заканчиваться, — наставительно ответил тюремщик. — А самое сложное у нас, по сути, ещё впереди.
После такого объяснения я залпом осушила крышечку — обещанные трудности меня не пугали, но подводить спутника не хотелось.
— Отлично, — тюремщик убрал фляжку и снял со стены факел. — Идём дальше, теперь я впереди.
И снова мы пробирались через каменные ходы под Обсидиановым дворцом. Я не заметила, в какой момент рукотворная кладка сменилась пробитыми в камне туннелями и исчезли двери тюремных камер. Не раз мы выходили на перекрёстки, где мой спутник всегда без раздумий сворачивал в ту или иную сторону.
— Как вы угадываете, куда идти? — полюбопытствовала я.
Тюремщик, бросив на меня взгляд через плечо, сначала недовольно проворчал:
— Вообще-то, мы договаривались быть на «ты», — а затем пояснил: — Всё просто. Я иду туда, куда мне сильнее всего не хочется.
«Странный способ выбирать дорогу». Однако я полностью доверяла провожатому и потому не стала расспрашивать дальше. А вскоре и сама поняла, что скрывалось за этим неясным ответом.
Если до этого факел горел ровно и ярко, то сейчас вдруг зачадил и быстро погас. В первые мгновения мне показалось, что мы остались в полном мраке, но испугаться я не успела. Мою ладонь тут же сжали сильные, горячие пальцы, а привыкающие к темноте глаза различили впереди смутное голубоватое свечение.
— Иди первой, пташка. Пусть они почувствуют сначала тебя.
«Они?»
И всё-таки я пошла — осторожно, на всякий случай выставив перед собой свободную руку. Лившийся навстречу свет становился всё ярче, и вот я уже в нерешительности замерла у входа в колоссальную пещеру.
Её сводов не касалось долото каменщика, как в тронном зале Обсидианового дворца, и пол был в естественных рытвинах. Однако вот четыре огромных валуна, лежавших в центре углами квадрата, очевидно не появились здесь сами по себе. Такие же белые, как камни Святилищ или Врат Пустыни, они светились ровным голубым светом, не резавшим глаза, но создававшем ощущение нереальности.
— Охранные камни, — вполголоса сообщил мой спутник. — Иди к ним, тебе они точно вреда не причинят.
