А меня еще несколько лет в Москве не хотели признавать. На работу нигде не могла устроиться. Моталась из Москвы в свой ленинградский театр. В Большом, правда, удавалось изредка петь, приглашали на отдельные роли, когда основная исполнительница по какой-то причине не могла выступить. Но это было крайне редко.
Потом Министерство культуры смилостивилось. Была дана команда, и меня переводом из Ленинграда приняли на работу солисткой в Театр Станиславского и Немировича-Данченко.
– Как складывались отношения у Сергея Яковлевича в коллективе Большого театра?
– К нему все хорошо относились – руководство, коллеги.
– С Иваном Семеновичем Козловским ладили? Все-таки оба замечательные теноры, оба пели одни и те же партии, у каждого были свои поклонники. Не ревновали друг друга?
– Знаете, у них всегда были очень корректные отношения. Когда на нашем доме открывали мемориальную доску, Иван Семенович присутствовал. Правда, на фуршет, который состоялся после церемонии, он не пришел: не смог, как заявил, отменить важную встречу.
К Сергею Яковлевичу в театре все относились с большим уважением. И было за что. Он всем помогал: кому-то материально, другому достанет нужное лекарство – тогда, помните, с этим были трудности. Кому-то «пробьет» квартиру или почетное звание. Его в театре всегда использовали как таран. С ним считались в ЦК, в Моссовете, в Министерстве культуры, в других учреждениях. К нему всегда прислушивались, ему шли навстречу.
– У Сергея Яковлевича было много друзей – в театре и вне его?
– В театре он дружил с нашим замечательным басом Александром Степановичем Пироговым, с не менее знаменитым Михаилом Дормидонтовичем Михайловым. У Лемешева были друзья среди балетных артистов, среди актеров других театров. Дружил он с Борисом Щукиным, очень дружил с Марком Исааковичем Прудкиным, с которым нередко вместе отдыхали в подмосковном пансионате в Серебряном Бору. Они были почти земляками: Марк Исаакович тоже родом из Тверской губернии, и оба любили шутку.
В спектакле по пьесе Островского «Таланты и поклонники» Прудкин играл Бакина, самоуверенного и циничного чиновника. С одобрения Станиславского, для лучшего раскрытия образа своего героя актер напевал в этом спектакле слышанную им когда-то в юности песенку. Там были такие слова: «Лет пятнадцати, не боле, Лиза погулять пошла и, гуляя в чистом поле, птичье гнездышко нашла…». Эта непритязательная песенка служила им с Лемешевым паролем. При встрече с Марком Исааковичем Сергей Яковлевич всегда ее напевал.
Вообще, старшее поколение МХАТа дружески относилось к артистам Большого театра, поддерживая добрые личные отношения с Пироговым, Рейзеном, Козловским, Лемешевым, Максаковой… Мхатовцы учились у солистов Большого театра музыкальному слову, непревзойденным мастером которого был Федор Иванович Шаляпин.
Прудкин говорил, что, слушая Лемешева, всегда ощущает шаляпинскую традицию.
Сергей Яковлевич много мне рассказывал о своих встречах с Хмелевым, Москвиным, Качаловым. Это были интересные, остроумные люди, очень любили шутку. Собираясь, они порой играли в поезд. Одна из комнат в квартире изображала вагон, другая – станционный буфет, где были коньячок и бутерброды. «Ехали» они из Москвы в Петербург. На каждой большой остановке, выходя из вагона, направлялись в буфет, то есть шли в другую комнату и там «заправлялись». Потом звучал гонг – отправление поезда, и все бежали в вагон, то есть возвращались в свою комнату. Конечно, в Петербург они прибывали уже довольно веселыми.
