Джорджи слушала длинные гудки, пытаясь унять стаю бабочек, порхавших у нее в животе. Даже пыталась их раздавить, чтобы ни одной не осталось.
– Алло.
Нил. Наконец-то!
Нил, Нил, Нил.
Бабочки снова ожили. Теперь они порхали у нее в горле.
– Привет, – с трудом произнесла Джорджи.
– Джорджи.
Это было произнесено так, словно он не ждал именно ее звонка. Словно ее звонок его несколько удивил.
– Привет, – повторила она.
– Я думал, ты больше не позвонишь.
– Я же говорила твоей маме, что позвоню. И тебе говорила, когда звонила в прошлый раз. Как же я могла не позвонить?
– Не знаю. Я и тогда не думал, что ты позвонишь.
– Я люблю тебя! – выпалила Джорджи.
– Что?
– В прошлый раз ты повесил трубку раньше, чем я успела тебе сказать, что я тебя люблю.
– И потому ты позвонила, чтобы сказать мне это сегодня?
– Я… – Долгожданный разговор обернулся для нее замешательством. – Я хотела убедиться, что у вас все в порядке. Узнать, как ты. Как девочки.
Нил засмеялся. Смех не был добродушным. Джорджи знала этот смех. Сигнал того, что он отгородился от нее защитным барьером.
– Девочки, – повторил он. – Девочки в лучшем виде. Или ты спрашиваешь о Дон? Я ее не встречал.
– Как? А твоя мама, когда я позвонила, сказала, что ты у нее.
– Постой. Ты когда говорила с моей мамой?
– Сегодня. Она сказала, что вы все пошли взглянуть на Амадеуса. Так зовут попугая Дон.
– Ее попугая зовут Фалько.
Джорджи закусила губу:
– Не знаю. Может, у нее их несколько. Или твоя мама имя перепутала.
– Такое с ней бывает.
Джорджи встряхнула головой, сняла очки и провела рукой по усталым глазам:
– Нил. Я чувствую себя виноватой, потому и позвонила.
– В начале разговора ты называла другую причину. Позвонила, чтобы сказать, что ты любишь меня.
– Одно не противоречит другому. Да, я люблю тебя. Очень люблю.
– И я тоже тебя люблю. Но тебя еще что-то волнует. По голосу чувствую.
Нил говорил почти шепотом.
– Нил. – Джорджи тоже перешла на шепот. – Я не знала, что это тебя так расстроит. Надо было сказать мне до отъезда, что ты ни в коем случае не хочешь ехать без меня. Я бы поехала с тобой.
Он снова засмеялся. Кажется, с издевкой.
– Надо было тебе сказать? – прошипел Нил. – Я и говорил. Больше не могу. Я говорил, что люблю тебя. Оказалось, этого недостаточно. Наверное, этого никогда не будет достаточно. А помнишь, как я тебе сказал: «Джорджи, я больше не хочу так жить»? Помнишь?
Джорджи молчала. Она очень хорошо помнила его слова. Но…
– Погоди, не вешай трубку, – продолжал Нил. – Не хочу вести этот разговор при родителях…
Дальнейшие слова Нила окончательно сбили ее с толку.
– Пап, я поднимусь наверх, а ты потом повесь трубку.
– Передай своей Джорджи привет от меня.
– Сам передай. Она сейчас на линии.
– Джорджи, ты меня слышишь?
Человек, задавший этот вопрос, никак не мог быть отцом Нила. Такое просто невозможно. И тем не менее…
– Мистер Графтон, это вы?
– А кто же еще? Жаль, что в этом году ты не приехала к нам на Рождество. Мы тебя ждали. Заказали обильный снегопад и все такое.
– Я сама жалею, что не приехала, – пробормотала Джорджи.
Кажется, она произнесла это вслух.
– Может, на следующий год приедешь?
Откуда взялся его отец? Нил не настолько жесток, чтобы устраивать ей такой розыгрыш. И потом, он очень любил отца и не посмел бы глумиться над памятью Графтона-старшего. А его отец три года назад умер прямо в железнодорожном депо, где работал.
Послышался щелчок. На параллельном аппарате сняли трубку.
