– Зачем же бросать! Но ведь можно было бы послать связного. Мог бы наконец потребовать… ну, средства для перевозки, что ли…
Ноги вязли в сугробах. За голенища ссыпался снег. По затылку хлестал ветер.
– …осело, расползлось и едет теперь по всем швам… Понимаешь? При таком положении за ранеными никого не посылают. Понимаешь? – говорил подпоручик Морозов, пытаясь за ушки сапога вытянуть застрявшую в сугробе ногу. – За мной, за боеспособным отделением, – другое дело… Видишь, я же не ошибся… А за ними… – он уже подошел к крайней теплушке санитарного поезда и открыл дверь: – А за ними вот – никогда!..
Друг подле друга, прикрытые соломой и шинелями, уже снятыми с замерзших, белые, с бурыми и сине-лиловыми пятнами на щеках, лежали на полу теплушки раненые корниловцы.
* * *
– Господин подпоручик, и это вы их всех сюда перетаскали? – почему-то шепотом спросил подпоручика Морозова Нартов.
В темном углу теплушки стоял какой-то молодой, коренастый солдат, с рыжими и густыми, как щетка, бровями.
– Нет. Он это… – кивнул на него головой подпоручик Морозов. – Единственный санитар, оставшийся при поезде. Он же и отапливал. Два дня… Костылями, носилками…
Рыжий санитар дышал в кулаки и под самым носом тер их друг о друга.
– Здорово! – подошел к нему я. – Ну что же ты?.. Здорово!
– Здрасьте! – вдруг быстро ответил тот, не по-солдатски кивнув головою.
– Здрасьте, здрасьте! – улыбнулся я. – Как звать тебя, молодец?
Санитар подумал и, не торопясь, поправил фуражку без кокарды.
– Ленц моя фамилия будет. Иохан Ленц.
– Немец?
– Та-а! Семля немного под Саратов есть. Из колонистов будем. Та-а, Ленц, Иохан.
Я опять улыбнулся:
– Молодец, Ленц! – и хлопнул его по плечу: – Спасибо за службу. Что – санитар?
– Wo-o… В золдат зачислен.
– А какого полка?.. Куришь?..
– Мы первого Катериноштатский немецкого имени Карл Либкнехт, курим.
– Ах ты, милая голова! – засмеялся Нартов. – Первый Катериноштадтский курить изволит! Ах ты, Либкнехт ты!..
– Смотри-ка, везде люди! – сказал за нами кто-то.
– Пленный ведь, а сколько людей спас! О Господи!..
* * *
…С дверей срывались сосульки. Стены теплушек были пробиты инеем. Бежал сквозняк…
– …Нет, подпоручик Морозов, бросьте меня водить по этому леднику!..
– …Подпоручик Морозов! Бросьте!..
…Во всех теплушках, уткнувшись головами под шинели, лежали замерзшие корниловцы, безрукие и безногие.
– Подпоручик Морозов! Ехать нужно!.. Уже поздно, Николай Васильевич…
Подпоручик Морозов меня не слушал. Мне стало страшно.
– Николай Васильевич!
Мне показалось, подпоручик Морозов сходит с ума.
– Нартов!.. Эй, Нартов!..
Над крышами поезда грузно бежал ветер… Подошел Нартов, и вскоре бронепоезд «Россия» медленно подходил ко взорванному мосту.
* * *
– На насыпь осторожней! Эй, вы там!.. Не так, – головой вперед… Вот… Так вот… Правильно!.. А ну, который это?
– Одиннадцатый, господин поручик!
Было уже темно. На рельсах синими блестками плескалась луна. Над рельсами, играя с ослабевшим ветром, бежал снег.
– Двенадцатый?.. А Свечников где?.. Где Руденко?
– Эй, Свечников!.. Руден-ко!..
…тринадцатый, четырнадцатый…
Пятнадцатый раненый тяжело хрипел…
– Осторожнее! Не растрясывай! Нартов, да поддержи же!
Когда уже и шестнадцатого раненого подняли на площадку, появились наконец Руденко и Свечников. Они волочили два тяжелых мешка.
– Что это? – удивленно спросил я.
– Магги… Ну и запасов там!.. Надо б вернуться, господин поручик.
