Генрих знал: в темноте его шансы выжить приближались к нулю. Хищники становятся активнее. У них острое зрение, развитый нюх, превосходный слух. А у человека – лишь пара электронных очков, с зелёным мерцанием ночного видения и ограниченной перспективой. Это иллюзия безопасности: на деле – ты всего лишь тёплое мясо, которое бежит по чужому миру. Человеческие органы чувств в ночи – жалкое подобие настоящего инструментария выживания.
Но и идти голодным – глупо. Без сил он не дойдёт и пары километров. Генрих вытащил из рюкзака тюбики и батончики, разложил на мху и стал делить порции. Рацион был рассчитан на два дня, но он распределил его на четыре, максимально сжав порции. Голод – не враг, если ты контролируешь его. Если он сможет проходить хотя бы по двадцать пять километров в сутки – он достигнет базы за четыре дня. Теоретически. На практике – эти километры пролегали по изломанной, непредсказуемой территории, где каждый метр мог скрывать пасть, шип, жало или трясину.
Он перекусил быстро, без удовольствия. Один энергетический батончик, пара глотков из фляги с тонизирующим раствором, и разум обострился. Он глубоко вдохнул. Рука легла на мачете.
– Ну что ж, профессор, марш-бросок в ад, – пробормотал он, и шагнул в лес.
Путь был не тропой, а сплошной резнёй с листвой. Жаркое, влажное дыхание мезозоя окутывало с ног до головы, как пар в мясной коптильне. Генрих двигался осторожно, внимательно вглядываясь в каждую тень, в каждый излом ветки. Он слышал лес. Его гудение, потрескивание, свист. Нечто пронеслось где-то наверху – крылья размером с мраморную плиту, оставив за собой шлейф резкого запаха аммиака. Древние насекомые. Он заметил, как в просвете между деревьями пара гигантских стрекоз (возможно, Meganeura monyi) с размахом крыльев под метр разрывают мёртвую рептилию. Их хитиновые челюсти дробили плоть с хрустом, достойным крупного хищника.
Он шёл с мачете наперевес, прорубая путь среди растительности. Стволы были обвиты лианами, из которых время от времени вытягивались длинные капли липкого нектара – это были ловушки. Плотоядные растения? Кто знает. В мезозое фауна и флора часто путались. Всё было живым, даже камни казались дышащими. Генрих пару раз вскидывался от шорохов, но каждый раз успевал вовремя замереть – и видел, как в траве замирают огромные членистоногие, пряча блестящие глаза.
Дважды он натыкался на змей.
Первая была, судя по всему, одна из древних проксимальных форм Najash rionegrina – змея с рудиментами задних конечностей, до полутора метров длиной, с характерной бледно-зелёной чешуёй. Она свернулась под ветками, затаившись в ожидании мелкой добычи. Генрих почти наступил на неё, но боковым зрением уловил движение и молниеносно взмахнул мачете. Лезвие прошлось по шее, отделяя голову от тела. Извивающееся тело, как живой канат, упало на землю, изгибаясь в судорогах.
Вторая змея была иной – короче, толще, вероятно, одна из примитивных форм Madtsoia bai, ископаемого ужеподобного вида, который был предком многих более поздних гигантов. Её тело было покрыто чешуёй цвета охры, и она затаилась в ветвях куста, словно часть коры. Она бросилась первой, метнулась в сторону паха, но Генрих успел – мачете чиркнуло по воздуху, отсекло голову, и снова – трепещущий трос.
Он отдышался, прижавшись спиной к дереву. Руки дрожали, но он не выпускал мачете. Лес не был живым – он был слишком живым. Всё в нём охотилось. Всё в нём шевелилось.
