Читать онлайн Юлия Важенина - 103 истории. Часть первая

Не бесполезно

– Донецкая, 90, корпус 5. Восемьдесят пять лет, без сознания, на квартире. – Егор сообщил о прилетевшем на навигатор вызове[1]. Присвистнув, водитель развернул мерседес на сто восемьдесят, и машина завизжала светомузыкой.

– На квартире. Попахивает реанимацией, – рассуждала я, подавая коллеге перчатки.

– Или констатацией… – напарник был менее оптимистичен, но улыбался, имея за плечами большой опыт и понимание лишенных прекрас реалий нашей работы.

– Как Бог даст. Разберемся, – жужжала я в привычной тональности, подавая Егору дефибриллятор и кислород, когда машина подъехала к подъезду.

– Что-то нет у меня настроения никого реанимировать, – вздохнул обвешанный оборудованием сотоварищ, протискиваясь в лифт. Я понимала его чувства. Сегодня Егор работал первым номером[2]. Когда ты за все отвечаешь головой, желание рисковать, балансируя между понятиями «помоги» и «не навреди»[3], резко снижается.

– Да ладно тебе, – я подмигнула, подбадривая соратника. – Делай, что должен, и будь, что будет. – В первый раз услышала эту мысль от своего наставника-спасателя, когда работала волонтером в Хибинах[4]. Тогда я еще не думала, что этот рыцарский принцип – по сути, негласная христианская заповедь.

Поднялись на этаж. Двери настежь открыты. Явно, нас здесь ждут по экстренной причине.

– Здравствуйте. Как вы быстро. – Встревоженное лицо мужчины средних лет в очках. – Он сегодня целый день какой-то ослабленный был. А потом смотрю – перестал дышать.

Быстрым шагом мы проникли вглубь квартиры. На кровати лежал мужчина без сознания. Непреложным шестым чувством (на скорой его часто называют «чуйка» или «жопометр», хотя я верю, что это нечто большее) мы с коллегой единогласно распознали, что в теле еще теплится душа. Я подошла к мужчине и слегка запрокинула голову, открывая дыхательные пути[5]. Экскурсия грудной клетки, звук дыхания и ощущение потока выдоха не определялись[6]. Егор в это время включил кардиограф и накинул на конечности основные электроды[7]. Монитор протянул прямые линии.

– Давно не дышит?

– Примерно минут десять, максимум пятнадцать, – вызвавший бригаду мужчина всем своим видом выражал надежду.

– Чем-то болел? Может, онкология?

– Да нет… Инсульт у него был два года назад. Вроде, восстановился, но последние дни мало общался, больше лежал.

Коллега вздохнул и недоуменно посмотрел на меня. Он знал, что прошло довольно много времени и, если и удастся завести сердце, мозг, скорее всего, уже претерпел необратимые изменения. Мужчина тоже смотрел на меня через толстые стекла очков, будто чувствуя поднимающийся изнутри сердца импульс хоть как-то помочь.

– Давай на пол[8], – это было не предложение, но и не команда. И совершенно не моя инициатива. Бог натянул невидимые струны, связующие мое существо, и сыграл этот аккорд.

Напарник нажал на навигаторе кнопку «Реанимация» для вызова «на себя»[9] хоть какой-то бригады. Взявшись за углы простыни, мы втроем стащили не худенького дедушку с постели. Июльское солнце нещадно нагрело пыльную комнату с восточной стороны и сбежало по другому борту девятиэтажки. Я скинула форменную жилетку, пальцами нашла среднюю точку между верхним краем грудины и мечевидным отростком больного и начала качать.

– Раз, два, три… десять. Раз, два, три… двадцать, – через три десятка качков Егор наложил под мои руки плоские электроды-наклейки автоматического дефибриллятора.

– Идет анализ ритма, не касайтесь пациента. – Мы подняли руки и отпрянули назад, следуя командам столь не любимого мной искусственного интеллекта. – Дефибрилляция не показана, продолжайте КПР[10].

– Не женское это дело, – буркнул напарник и аккуратным движением отодвинул меня от страдальца. Снова он был абсолютно прав. Обычно, если на бригаде двое, компрессии проводит именно лидер. Второй же номер обеспечивает остальные многочисленные мероприятия. Потом коллеги меняются. Я открыла реанимационный набор, вскрыла ларингеальную трубку, установила ее в дыхательные пути больного[11] и зафиксировала. Интубировать[12] я тогда не умела.

– Раз, два, три… тридцать, – Егор проделал цикл из тридцати компрессий. К этому моменту мною был собран ручной аппарат ИВЛ: фильтр, Амбушка[13], простейшая магистраль, кислородный баллон, резервуарный мешок. Подсоединила фильтр к ларингиалке[14]. Зашипел кислый[15]. Еще несколько циклов.

– Идет анализ ритма, не касайтесь пациента. – «Господи, что скажешь?» – молилась я, ощущая внутри ответ. Сюда он не вернется. – Дефибрилляция не показана, продолжайте КПР.

Я сменила Егора. Наскоро он поставил катетер в не спавшуюся, а уже расслабленную, лишенную тонуса вену и подсоединил шприцевой насос-перфузор с адреналином. Через каждые пять циклов мы менялись. Раз в три минуты «Шмель»[16] испускал адреналин, а самый сильный (после фтора) газ-окислитель непрерывно шипел.

«Господи, ну может, все же?» – я продолжала молиться, все ярче ощущая отрицательный ответ. Не волнуйся за него. Он в Моих руках. Но не останавливайся. Представь себя на месте его сына.

Похоже, Божий план состоял в том, чтобы дать понять родственникам, что было сделано все возможное. Один из вариантов реанимации по социальным показаниям. На мгновенье представила своего отца, лежащим между небом и землей, и бригаду, разводящую руками, даже не пытавшуюся качать. Брр… Я поежилась.

– Раз, два, три… двадцать. Раз, два, три… тридцать. – В по-прежнему открытые двери влетела врачебная бригада нашей подстанции.

– Здрасте, дядь Саш, – улыбнулась я, продолжая НМС. – Опытный доктор улыбнулся в ответ и начал шептаться с Егором. Медсестра, работающая с Николаичем, приняла у меня смену и начала компрессии со свежими силами. Отрывая руки от грудины деда и разделяя ответственность, я почувствовала, что была мокрая как мышь. Позже я вспоминала этот день как самый жаркий в моем первом году работы на 84-ой подстанции.

Бригада приняла у нас больного. По прошествии тридцати минут от начала реанимационных мероприятий сердце не завелось. Александр Николаевич достал розовый бланк и констатировал биологическую смерть.

– Спасибо… Спасибо большое, что не оставили нас в беде, – сын умершего был спокоен. Будто слышал мой диалог с Богом и все понимал. Я опустила глаза и обняла его. Знала, что слова сейчас бессмысленны. Дверь соседней комнаты открылась, и в ее проеме показалась пожилая женщина. Жена. Она посмотрела на меня неожиданно светлым взглядом, и стало неимоверно тепло. Мы не сказали друг другу ни слова, но были так близки, будто наши духовные, божественные составляющие взялись за руки.

Повесив через плечи наискосок дефибриллятор и кардиограф, я вышла. Егор немного помялся на пороге и последовал за мной, задевая толстой оранжевой сумкой реамнабора косяк.

– Спасибо, Юль.

– И ты будь здоров, бро. А за что, собственно?

– Я сомневался. Хотел его законстатировать[17] сразу. Но мы правильно все сделали. Да и потренировались, что немало важно.

– Согласна. Только вот теперь тебе карту писать.

– Бумага все стерпит, – напарник улыбнулся и закурил, пока я расставляла в машине оборудование.

Я свято верю, что вне зависимости от личных настроений и состояний мы должны делать все, что можем, как бы не было страшно, лениво или, по нашему мнению, бесполезно. Это как вспахать землю на своем участке или подмести свою сторону улицы. В остальном комбинированная, комплексная ответственность за все происходящее с каждым человеком и в мире в целом лежит на Боге.

– Вася, поехали, Голованова, 155, травма головы. – Коллега хлопнул дверью мерседеса, водитель завел мотор, а я закрыла глаза, чтобы немного отдохнуть в молитве.

Я счастлива

– Ну как? – несмотря на глубокую ночь, мама встречала меня в коридоре.

– Я счастлива. – В кухонное окно через дождливый туман пробивался тусклый позднеосенний свет фонаря. Приятная усталость перемежалась с молитвой. «Господи, вот бы у наших вызовов было поменьше, пусть они отдохнут хоть чуть-чуть, пожалуйста». Это была моя первая смена на скорой помощи после десятилетнего перерыва. Полусуточная. 8/20[18]. Но мы задержались, и дома я была около двух часов ночи.

В ноябре 2021 года, когда дельта-штамм вируса COVID-19 свирепствовал в Москве, скорая работала в режиме повышенной готовности и кареты катались «без заезда»[19]. Обед[20] можно было получить в 21:00, а ужин (работая на суточной бригаде) – в 6:00. В святая святых – центральной диспетчерской – разрывались телефоны, а хриплые голоса на последнем издыхании принимали невообразимое количество вызовов. В примечании к данным каждого из них значилось «COVID-19+».

Коллеги, в упряжку которых я встала спустя полтора года от начала пандемии, уже не боялись «короны». Многие переболели по нескольку раз, кто-то (меньшинство) верил в прививку, кто-то просто устал и выгорел профессионально, душевно и физически. Мало кто из них надевал СИЗы[21] на квартиру. Облачались только в инфекционный стационар. Я же, проинструктированная с ног до головы всеми возможными должностными лицами и пока опасающаяся грозного короля вирусов, только успевала менять «презервативы». Слизистая носа засыхала под респиратором. Форма, поверх которой надевался костюм, липла к телу и душила жарой. Очки запотевали при первом же активном выдохе (например, во время транспортировки лежачего больного). Огромные бахилы шлепали по лужам, тянули за собой шлейф грязи и путали усталые ноги. В общем, меня хватило ненадолго и вскоре я тоже стала «одеваться» только в случае реальной необходимости. Но тогда, в первую спустя десять лет смену, маскарад доставлял огромное удовольствие и вдохновлял на селфи-сессию.

Моя напарница, а точнее, первый номер бригады 111, добротная казачка Мила, работала красиво и грамотно. Я же, как губка, впитывала все происходящее и стремилась моментально мотать на ус, пробовать, повторять, анализировать ошибки. Я чувствовала, как внутри поскрипывал, медленно начиная движение, огромный ржавый маховик. Движитель моего предназначения, который так долго пылился на складе воинской части в ожидании льготной пенсии.

– Проходите, пожалуйста. Спасибо, что добрались до нас. В теперешней обстановке вам очень сложно. – В 19:30 на планшет прилетел вызов: «78 лет, затрудненное дыхание. Ковид отрицает». На пороге нас встретил молодой парень с грустными глазами: – Маме вот плохо, неделю уже лежит. Сегодня стала дышать шумно, не общается совсем.

В коридоре потягивало запахом неухоженного человека. Мы прошли в комнату, и перед глазами предстало подтверждение обонятельной интуиции. В пыльном помещении на дырявом диване лежала пожилая женщина с безучастным выражением лица и тяжело дышала. Постельное белье смердило не меньше нательного. Сказывалось длительное отсутствие гигиены.

– Давай, Юлек, как обычно, – Мила вздохнула и начала сбор анамнеза[22] в беседе с молодым человеком, когда в комнату заглянула сочувствующая соседка.

– Молодец, что вызвал, Кирилл. Сам не управишься, – грустно улыбнулась облаченная в старенький халат.

– ЧДД[23] 24, давление 90/60, температура 38,2, сатурация 90, – отрапортовала я, действуя по алгоритму «как обычно». Каждому больному с подозрением на пневмонию (и, соответственно, ковид. мы приводили эти исследования, регистрировали и передавали кардиограмму и брали тест (если он не был взят ранее, например, поликлиникой). Я показала Миле и Кириллу планшетку с двумя полосками.