13.09 - страница 48

. Ирония – от Лилит скончалась моя мать, заразившись им, вероятно, в одну из поездок в поселок манси; считается, что пандемия коснулась лишь густонаселенных городов, но это не совсем так, да и рассказ мой совсем о другом. Забота о сестре перешла к вышколенным гувернанткам; как вы понимаете, я и сам не был избалован родительским теплом и вниманием. Отец пропадал на своих заседаниях, целевых объектах и прочей жизненно важной ахинее. Но Война окончилась, и отец вернулся сюда, развернув здесь мощности своей корпорации. На меня у него были наполеоновские планы; он вдруг вспомнил, что у него есть сын, наследник его денег и власти, которому полагалось соответствующее образование. Будучи большой важной шишкой, он лично решил показать согражданам пример всепрощения: шел двадцать первый год, год примирения с Европейской Унией. Я отправился в Хауптуни27, в эту австрийскую пафосную дыру. Нового Фридриха фон Хайека28 из меня не вышло – и слава богу. Спустя пять лет, полный сил и амбиций, я возвратился в отчий дом и встретил там самого прекрасного человека в мире. Представьте меня, узревшего средоточие красоты, юности и запретного влечения! Какие невероятные чувства нахлынули на меня. И что я испытал, узнав о взаимности с ее стороны… Какой сладкий грех… Люди называют это инцестом. Но наши чувства гораздо прекраснее этого глупого слова! Анна и Давид! Какой мы были парой!.. Как принимали нас в лучших домах, в самых фешенебельных клубах и салонах Европы! Как брата и сестру. Глупцы, ну что с них взять? Война так и не научила большинство из них смотреть по-новому на изменившийся мир. Отец погряз в старом мусоре, называя это блестящей карьерой, не понимая, что на самом деле это блестит жир и лоск на его спесивом лбу.

Однажды он застал нас в спальне. Как же прекрасна она была! Расцветающий цветок, ждущий майского солнца… Он молчал. Молчали и мы. Он вышел и вернулся со старой двустволкой. Цветку не дали распуститься. Лепестки разлетелись по шелковой простыне. Отец все молчал, не сводя с нее дула и глаз; он был в каком-то другом мире. Тогда я выбил оружие из его рук, подхватил сестру и бежал, утопая в ее крови. Прямиком в «Экке Хомо», в их логово здесь, в Петербурге. Я понял все вместе с выстрелом: моей любимой Анны – такой, какой я знал ее – не стало. На деньги отца, но без его ведома, в обход всех защитных уловок, я сделал особый заказ в этой компании. Мой отец влиятельнейший человек, но отследить меня, узнать о моей нынешней жизни даже ему оказалось не под силу; годы в австрийской дыре не прошли даром, кое-чему я там все-таки научился. Он – и это тысячапроцентно – и понятия не имеет, что где-то в этом городе существует копия убитой им собственной дочери. Ни при каких обстоятельствах он не мог отправить сюда кого-то, чтобы убедить машину покинуть своего хозяина. Это нонсенс, безумие! Я исчез, опустился на самое дно, нашел в самом центре Старого города свой новый дом. Обустроив его так, как вижу теперь этот мир, я живу здесь со своей Анной.

Я сказал вам, что отвез ее в «Экке Хомо». Тогда мне казалось, что эти гении могут все. Что они вернут ее к жизни, воскресят. Конечно, ничего такого в действительности ожидать не приходилось. Они гарантировали полную копию ее физического тела со всеми физиологическими и антропометрическими особенностями, но не более. Мне же нужно совсем другое! Я любил и тело, но саму суть сестры я любил в разы сильнее! Ее душу, ее память о нас, наши чувства… Этого наука передать не способна. Они предложили мне подобие разума, самообучающийся искусственный интеллект, зачатки человеческой поведенческой реакции. Пародия на мозг трехлетнего ребенка… Вы видели Анну. Занятно, что кожа гиноида – это кожа той, настоящей, умершей Анны. Волосы, брови, ногти и даже радужка глаз – ее плоть. Это строжайше запрещено законом, но имя отца и, конечно же, деньги поистине творят чудеса. Меня предупредили, что со временем их придется менять на аналоги, но пока есть время, я буду вдыхать запах той, живой когда-то сестры, и гладить ее волосы и кожу. Я люблю