– Твой каб… Ага, понятно, – оглядывает мама заваленную ерундой комнату и выбирает не спорить. – Я подумала о позиции Фитора, я подумала о твоей позиции… И выбрала свою, – доверительно, вполголоса сообщает женщина. – Я хочу рассказать тебе, что видела, но тебе придётся пообещать мне одно – твой папа не узнает об этом.
Стремглав раздумья, Эди жестом указывает мама на кровать, и та присаживается. У её дочки от любопытства разве что уши не шевелятся. И, возможно, она пожалеет об этом позже, но она хочет наконец поддержки. Такой поддержки, которую приземлённые друзья ей дать не могут. Они с Фитором варятся в этом вдвоём так долго, что некоторые следы к прошлой жизни кажутся иллюзорными, словно они их выдумали или не сумели разглядеть иначе, правильно. Всё смешалось и размазалось, факты и додумки перестали отличаться для них, и Джехона хочет лишь одного – ясности.
– Я даже не буду записывать тебя на диктофон, – обещает Эди, а в подтверждение снимает куртку, оставаясь в…
– Ты что, в пижамном верхе в школу ходила?
– Мама, – деловито поднимает руку дочка, – материальное есть отвлекающее. Не отвлекайся.
В ответ мама выпучивает глаза, но кивает, по-ребячески закидывает ноги на кровать и… вздыхает.
– Может, сделать тебе чаю? – спрашивает Эди, а сама наклоняет голову и разглядывает мамины черты в свете ночника, но на лице ничего. Возможно, ей лишь нужно время?
– Там было столько странностей, Эди, – бубнит она, игнорируя предложение, – именно в этот день, ни в какой другой.
Эди тихонечко дожёвывает печенье, чтобы не упустить ни звука в мамином рассказе.
– Сначала я услышала рёв сквозь сон, что-то вроде мотора, довольно громко, но подниматься не стала. Я решила, что это кто-нибудь гоняет снаружи, – рассказывая, мама хватает свисающую с ночнушки ниточку и накручивает её на палец. – Потом к нам постучали… Я ещё так удивилась, что в полпервого,запомнила, – она разматывает ниточку и выпрямляет её ногтями. – В гостиной игрушки валялись, свет горел, даже дверь дети забыли на ключ закрыть. Я открыла дверь, а там была женщина в шляпе, блондинка, очень приличной наружности, – ниточка накручивается на палец.
Эди поджимает губы – там мог быть здоровенный преступник, и что бы тогда против него сделала эта смелая дама? Какая глупость с маминой стороны.
– Она спросила мистера Коста, а у нас отродясь таких не жило. Я ей так и сказала, она извинилась, улыбнулась даже и ушла.
– За ней была машина? – встревает Эди.
– Что? – с прищуром мама выныривает из потока.
– Ты сказала, тут раньше было всего два дома и на часах было полпервого. За ней светились фары? Урчал мотор?
– Не помню, нет… Кажется, нет.
Мама задумывается ещё глубже, складка пролегает меж её бровей.
– Ты не проследила, куда она ушла?
На это мама выдавливает:
– Не догадалась.
И Эди не нужно быть психологом, чтобы услышать невысказанное «если бы я».
– Я закрыла дверь на щеколду, выключила свет и легла спать. В следующий раз, в час ночи, меня разбудил запах дыма.
Эди горбится, ставя подбородок на ладонь, и складывает: незнакомка в маленьком городе, рёв на отшибе посреди ночи. Это странно, но это… мало? Мама замолчала насовсем или собирается с силами?
– Пожар начался с детской, верно? – не дожидаясь, спрашивает Эди, просто чтобы разговор не остановился.
– М? Да, да, в детской было больше огня.
– И бензина в машине вдруг не оказалось, да?
– Да, и шины эти… Хотя не уверена…
