— А как же говорят, и в горе, и в радости?
— Кто говорит? — напряглась я не на шутку и отвернулась, чтобы помешать суп.
Мою душу уже перемешали и перевернули, точно омлет. Дно, увы, успело подгореть, вот и горчит во рту от обиды. Или желчи, которая против воли так и капает с моего языка. И у Игорька заметно подгорело, раз завел песню о главном — ну почему он уехать не хочет? Может, у него маленький ребенок дома? Может, так прямо и спросить?
— Не про нас говорят…
— Да? Типа, радости я никогда тебе не приносил. Так, что ли?
Я не обернулась.
— Ну так пару дней в горе за пятнадцать-то лет слабо меня вынести?
— За девятнадцать. Мы столько с тобой знакомы. Вечность. И вечность ты что-то не договариваешь.
— Чего я не договариваю-то? Могу уехать, если тебе со мной настолько противно.
— Мне с тобой тесно!
Я выключила газ и повернулась с кастрюлькой и подставкой, чтобы найти на столе свободным хоть жалкий уголочек.
— Ты же ко мне не поедешь? Тебе час до работы добираться. А на такси, наверное, еще дольше. Но если возьмешь выходной, то пожалуйста.
— Это правда?
Вырвалось у меня, потому что вдруг подумалось, что он предлагает ехать к нему только потому, что уверен, что я точно откажусь. Все просчитано.
— Что ты до сих пор не женат? — дополнила вопрос из-за его вопросительного взгляда.
— Я шесть лет в разводе.
— И шести лет тебе не хватило новую жену найти? Или никак не выбрать из такого количества претенденток?
Он вжался затылком в стену, к которой был придвинут диван. Если бы я не знала, что его волосы чистые, испугалась бы за обои.
— Я уже там был. Радости никакой, одно горе. Ты же тоже никого не нашла… И судя по тому, какой срач Лешка развел на твоей стене, пока ты его не блоканула, это была не его идея расстаться.
— А тебе не надоело читать мой Вконтакт?
— Нет, он у меня отдельной вкладкой всегда открыт.
— Какого черта, Знаменев! Я котиков не пощу!
— Ты постишь собачек… — и улыбнулся, как настоящий преданный песик. — Малина, ну ты единственная женщина, которая мне не надоела.
— Я должна возгордиться, что ли? По твоему мнению! Или хотению! Или объяснить тебе, что просто нужно чаще встречаться, чтобы тошнить друг от друга начало…
— Или один раз заболеть… — улыбается, как самый натуральный больной. — Малин, я могу уйти. Но мне у тебя очень хорошо. Даже когда ты бухтишь… Ну, побухтишь и перестанешь…
— Хотел сказать, заткнешься!
— Малин, кто из нас грубый? Точно не я…
Я! Конечно, я!
А он требует нежности! Ее было достаточно до того самого момента, когда я окончательно решила, что Игорь Игорем, а личную жизнь лучше устраивать до двадцати пять. В крайнем случае до тридцати… А в тридцать три нужно послать козла, поняв, что дальше он будет становиться только хуже.
Леша действительно не понял моего «вот чемодан, вон дверь». Даже спросил, как дурак: это, типа, я так штамп в паспорт требую? Нет, требую очистить мое личное пространство. Катись к мамочке под бочок. Пусть она тебя кормит, гладит и холит, раз такого дармоеда вырастила!
Господи, дура… Ну вот не надо было начинать со Знаменевым — он задрал планку, до которой никто даже допрыгнуть не пытался, не то что сбить!
И дело далеко не в деньгах. Дело в нем, вот в этом вот во всем…
— Ешь! Молча… — сунула я тарелку ему под красный нос.
— Заткнись, да?
Он сжался — в моей руке оставалась ложка. По лбу он мог легко ей получить. Если не за нынешние продукты, так за те чертовы фрукты… Это в шестнадцать я растерянно смотрела на протянутый пакет, ища цензурные слова, чтобы послать нахала.
