Родители вернулись поздно. О том, что они вообще были дома, я узнал утром из записки, оставленной на столе мамой: «Твой отец получил повышение! Прости, что задержались. Попали в пробку на МКАДе».
Часы показывали половину одиннадцатого, а значит, Ольга Игоревна могла позвонить в любую минуту. Обычно пациентов переводят в палату не позже десяти.
Телефон загудел лишь через два часа.
– Привет! Ты не занят?
– Доброе утро! Нет. Как Аня?
– Она хочет видеть тебя. Я заеду за тобой?
– Да.
Я надел майку, серые бриджи и кеды и вышел на улицу. После дождя высокое синее небо блестело ослепительной чистотой.
Audi остановился неподалеку от парковки для жителей дома.
Ольга Игоревна слегка кивнула в ответ на моё приветствие. Макияж скрывал болезненную черноту её лица.
Она плакала.
– Что-то случилось? – робко спросил я, когда машина сорвалась с места.
– Да… Нет… Ты сам обо всём узнаешь, – сказала Ольга Игоревна, убирая ногу с педали «газа», которую опустила слишком низко.
Тонкая шпилька резала шерстяной коврик.
– Что-то с Аней?
– Всё в порядке.
Ольга Игоревна вытерла глаза рукавом блузки, размазав синюю тушь.
Мы мчались по улицам, высоко поднимая брызги дождевой воды. Ольга Игоревна вращала руль дрожащими руками. На огромной скорости машина ввинчивалась в повороты.
Нам сигналили и кричали водители.
Седан бросало из стороны в сторону.
Когда мы вылетели на встречную и остановились всего в нескольких сантиметрах от маленькой Daewoo, я понял: произошло что-то ужасное.
– Прости, – бросила Ольга Игоревна, – я не владею собой.
До больницы мы ехали уже спокойно. Анина мама старалась держать себя в руках.
– Аня в семнадцатой палате. Иди. Я сейчас, – сказала Ольга Игоревна.
Я поднялся на второй этаж поликлиники и очутился в плохо освещённом коридоре. Солнечные лучи едва проникали сквозь закрытые жалюзи, а половина подвешенных к потолку ламп уже давно перегорела. На лестничной клетке о чём-то беседовали пожилые мужчины.
Сердце учащённо билось. Перед глазами молниеносно мелькнул вчерашний день…
Что если…
Нет.
Я не буду об этом думать.
Я осторожно заглянул в палату. Аня лежала на кровати возле окна.
– Привет, – сказала она, отложив книгу, которую держала на согнутых коленях.
– Привет. Как ты?
Я сел рядом с Аней.
– Нормально. Уже гораздо лучше.
– Что с твоей мамой? Она сама не своя.
– Она сказала тебе?
– Только о том, что ты хочешь меня увидеть.
– Я попросила её заехать за тобой. Мне сделали томографию. Сегодня утром меня повезли в какой-то зал и положили внутрь большой белой штуки. Она загудела. А потом… Хм… Я никогда не забуду лица врачей. Они смотрели то на меня, то на полученные снимки, то на зелёные стены, то снова на меня… Спустя час были готовы результаты других анализов.
– И?..
– Я живой труп… Ну или мертва душа, как говорил Гоголь.
Аня усмехнулась и развела руками.
– Я ничего не понимаю.
– У меня глиобластома четвёртой стадии.
