Так что, худющий решил: – Я докажу черномазым, как смертельно они ошиблись. Когда-нибудь, обязательно покажу!
А между тем, заканчивалось первое десятилетие двадцатого века: Европа развивалась. И к привычности австрийских улиц – немалому количеству пеших и в старомодных теперь гужевых повозках граждан; добавлялись врывавшиеся в привычный быт – пока новомодно-одинокие, но зато самодвижущиеся экипажи: дымящие авто. Застыв памятником – пока новорожденное детище технического прогресса разворачивалось на перекрестке двух мостовых, он чуть было не оглох от выстрелов его выхлопной системы.
– Прямо как на войне, – подумал парень, отгоняя от себя окутывающее прилипчивое облако; что норовило поселиться в легких. Но откашлявшись, заметил: А оказывается, я стою напротив Михайловского корпуса Императорского дворца Габсбургов “Хофбур”.
– Вот жизнь былараньше … никто не перечил, а только потакали, – представляя себе быт прежних хозяев дворца – беседуя, рядом остановились две девицы в армейской форме.
– Точно. Ничего не запрещалось, а если что: голову гильотиной…, – и обе барышни, показав – как ему увиделось: свои скошенные на сторону лица, громко рассмеялись. Видимо важным для них было и то, чтобы именно он обратил внимание. И тонкий человек заметил, слыша теперь трубный – а не их “не бас”:
– А тебе указывают всякие. Убить за такое…
– Точно, – зашептал стройный своим дисконтирующим тенорком: – Если бы только была возможность. Все бы сделал и спасибо сказал.
Вот сразу, будто этого ждало проведение: какой-то чумазый и кудряво-волосатый мальчишка-выскочка, появившись словно из-под земли – а по факту, из-за широченной спины очередного многочисленного прохожего; в общем, этот невысокий и прихрамывающий, умудрился так точно и пресильно ударить своим – будто железным бортом, более слабое и физически недоразвитое плечо несостоявшегося художника; что он страстно завыл. А другой, естественно не заметил – при существенной разнице контактирующих; чаще проигрывает меньший. Вот и ударивший не стал останавливаться, а также по-ребячески – проворно вбежал в этот самый дворец; что потиравшему ушибленное место чудилось: учувствуй тот в олимпиаде по бегу, обязательно установит новый порядок – вернее, новый мировой рекорд.
– Ах-ты! – вырвалось у стонущего самоучки. И нисколько не задумываясь, ноги рванули следом. Видимо хотели помочь пострадавшему телу нападдать подростку, за такое наглое обращение. А может, и случайное невежество; поскольку по существующим тогда европейским нормам, личность была неприкосновенна. Это потом, все кардинально измениться…
Но милая – с мелкими кудрями фрау на входе, остановив – словно стальными – капиталистическими руками, не тонко намекнула:
– Билет нужен… юноша, чтобы попасть в храм западноевропейского искусства. В общем, хочешь глазеть на экспонаты и интерьер, – плати!
– Я австриец и немец, – гордо – как казалось, заявлял обиженный гость: – И имею право смотреть на завещанное нам искусство.
Улыбка и снисхождение к глупцу совокуплялись в ее словах:
– Вообще-то, у нас культурная страна. Мы не делимся по национальности: перед Богом все равны; поэтому, заплатить тебе все равно придётся.
– Ты посмотри: снова черная запрещает?! – в головеповторно возникали чьи-то слова. Переварив их, обиженный заявил:
– Это никуда не годится! Если запрещаете видеть, то зачем это создано?
