Мальчик Понтий не мог ходить. И учили его, и костыли подсовывали, и к стенке ставили, чего только ни делали, а он постоит-постоит, да и упадёт на пол. И кубарем катится.
Даже врача вызвали. Сурового, как топор. Доктор глазами из-под очков покрутил, лекарство выписал – и за дверь!
Положили мальчика на кровать, головами закачали, зацыкали.
– Ай-ай! Беден-несчастен наш мальчик.
Причитают и плачут. Ревут в три ручья. А годы летят, что птицы. Зимы за вёснами. Климаты политические и экономические глобально меняются. А мальчик лежит-полежит. Не скачет и не танцует.
Валялся мальчик на кровати мешком, пока не принесли ему в комнату телевизор. Включили, значит, телевизор этот и охают. А по телевизору – олимпиада. Люди в трико с горки сигают: разгоняются и выпрыгивают, разгоняются и выпрыгивают.
Выпрыгивают и летят.
Фр-р-р!
Мальчик вдруг аж засветился весь!
– Маман! – сказал он маме. – Купите мне лыжи и палки для лыж. Да покривее.
Мама удивилась крайне, но лыжи купила и принесла в дом.
Мальчик вскочил на ножки, будто всю жизнь бегал-прыгал, нацепил лыжи на ноги, раскрыл окно, выпрыгнул и разбился.
Так-то.
А мораль рассказа такова: не можешь ать – не мучай опу!
ДЕНИС ШМЯКИН. КЫХ. ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Один папа рассказал мальчику сказку.
– За рекой, нарисованной в детской книжке, мальчик Стёпа увидел солнышко, но никому об этом не сказал, кроме плюшевой зверюшки, спавшей с ним в одной кроватке. Чтобы зверюшка не проболталась, Стёпа, разрезав и выпотрошив ей брюхо, утопил куски плюша в унитазе и дёрнул за рычаг. На тот случай, если всплывут.
Мальчик Стёпа боялся, что узнает мама и отругает Стёпу, как это было, когда он копался в штанах. Через много лет унитаз сменили, а Стёпа умер. Плохо ему было. Он болел.
ГЕРМАН ЭНШУЛЬДИГЕН. ГЕК И ЧУК. ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Братья Чук и Гек славились своей безграничной любовью к животным. И кормили тварей, и поили, и создавали среду обитания максимально приближенную к родной, дабы адаптационные процессы протекали легко и без стрессов. И холили, и лелеяли, и ели, и шкуры драли, и шубки шили!
И вот Гек, вознамерившись купить очередную живочушку-игрушку, отправился на Птичий рынок. А на рынке том животины – видимо-невидимо! И хомяки, и ослики, и козлики, и муравьед, и карась, и гнус, и мурзики. Спрашивает Гек у продавца с террариумами:
– А что это за зверьё у тебя, уважаемый?
– А это хамельёны! – отвечает Геку продавец, мутный дядя по прозвищу Грязный.
– А что за такие хамильёны у тебя, уважаемый?
– А разные! Разнообразные! Вот этот цвет меняет. Посади его на скатерку – станет как скатерка, посади на стекло – вовсе пропадёт. В унитаз только не сажай.
– Ишь. А этот тоже меняет цвет? – спрашивает Гек, тыча лайковой перчаткой в тварюгу, крутящую глазами, словно вентилятор лопастями.
– Не! – отвечает Грязный – Этот меняет размер! Вот впихни его в карман – тут же размер сменит и будет в кармане вдоль-поперек ползать и радоваться!
– Да ладно?! – разинул рот Гек
– Да. А вот этот гад меняет пол! Вишь, с виду мужик – мужиком. А не успеешь глазом моргнуть – в подоле принесет и по лавкам.
– Ого-го! – Гек от радости даже приплясывать начал. – А этот?
– А этот убеждения меняет раз в сутки.
– Это как?
– А смотри-ка. Купил его у полоумного моряка-подводника. И тот дурак-моряк рассказывал мне, что хамильён попал к нему в руки будучи адептом культа Тескатлипока, потом стал адептом культа Кетцалькоатля, потом адептом культа Уицлипуцли, потом адептом культа Тлалока. По прибытии в калининградские доки стал убежденным социал-националистом, в поезде – воинствующим атеистом, в такси – кришну-вишну, а уж тут, как видите, черносотенец истинный!
