Конец
Жюри немотствует.
И вдруг!
– Тавтология! Плеоназм! Ляпалиссиада! – орёт член жюри №1 – Как же они не могут понять, что это совершенно убивает произведение?!
– Избыточность притяжательных и неопределенных местоимений! Это никак не можно терпеть больше! – кричит член №2 – Зачем они нужны вообще? Если лексикон доморощенных писателей столь беден, то не быть им писателями никогда! Следует ставить жирный крест!
– Избыточность эпитетов! Избыточность действия! Избыточность существительных! – вопит член №3 – Зачем растолковывать очевиднейшие вещи? Они полагают, что мы настолько тупы? Вопиющая дерзость!
– Недостаток эпитетов! Недостаток действия! Недостаток существительных! – ревёт член №4 – Им должно быть стыдно перед великим русским писателем Лесковым. Вот великому русскому писателю Лескову точно было бы стыдно за них! Потому что Лесков – великий русский писатель, а тут вообще не пойми что такое вообще! Срамота!
– Штамповка! – голосит член №5 – Я всё это уже где-то читал, смотрел и слушал. У кого-то официально признанного и отмеченного профессиональными наградами и серьёзными премиями.
– Словесный паразитизм! – воет член №6 – Ни одному читателю не захочется копаться в этаком речевом мусоре!
– Архаизмы-жаргонизмы-канцеляризмы! – рычит член №7 – Бескультурье! Даже слово придумали для оправдания своей околесицы – пост-мот-ернизьм! Гадость какая! А самый главный у них – калоед и порнограф! Долой!
– Обилие беспомощных причастных и деепричастных оборотов душит речь! – стонет член №8 – Такое не допускалось и, покуда я жив, допускаться в литературу не будет! Да!
– Неконкретность описаний и телеграфный текст! – причитает член №9 – Где логическая связь? Где элементарная логика, господа?! Не вижу логики! Не ви-и-ижу!!!
– Какая дрянь, право слово! Сплошная аллитерация! Бесконечные ассонансы, анафоры, эпифоры утомительны! – перекрикивает всех остальных член №10 – Чудовищная фоника! Кошмарная конструкция!
Так неистовствовало жюри, бушевало, штормило, рвало и метало, а потом состарилось и умерло.
А искусство устремилось в вечность.
НИКОЛАЙ ЦЕЙЛОН. АСТРОФИЗИКА. ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ
Однажды я вышел из метро, купил шаверму, съел шаверму, дождался автобуса, миновал автоматическую систему контроля пассажиров, сел возле окошка, посмотрел на пешеходов и улыбнулся, на нужной остановке покинул автобус, прошёл через дворик до подъезда, открыл дверь, поднялся по лестнице и нажал на кнопку звонка.
– Здравствуйте, Юрий Алексеевич – сказали мне.
– Здравствуйте, Леонид Николаевич, – ответил я – Как вы меня узнали?
– Как же вас не узнать? Вы ж сын Земли и Звезд! Все мы знаем, каким вы парнем были, как тропку звездную открыли, как пламень был и гром, как замер космодром, в той степной дали, первый старт с Земли, словно признание ей в любви! И как все вас на руках носили, и как с клюшкой на лёд выходили, и как поля родные любили! И почему это «были»? Вы ж саму смерть победили!
– А вот шел по улице только что и никто не признал!
– А это потому, что все думают, что вы умерли.
И мы рассмеялись.
САМСОН ХРАП. МАМЕД. ДЕНЬ ДВАДЦАТЫЙ
Пришёл Мамед к маме и спрашивает:
– Мама. А почему я – Мамед?
– А ты зачем спрашиваешь?
– А вот того зовут Миша, а этого Миша. А меня Мамед. Почему?
– Потому что ты – Мамед
– А что такое Мамед?
– Мамед – это тихий ужас
– Мама. Я что? страшный?
– Нет. Только папа боялся очень.
