7 футов над килем - страница 24
– Десять коробок, – прикинув, доложил доктор.
– Дураки они – ваши полярники, – икнул Ивашкин. – Да и вы тоже хорош!
– Я про этот лимонник забыл, – признался Апельсин.
– Вот и хорошо, что забыли, – утешил его Ивашкин. – Ладно, сегодня я ещё испробую на себе, и если не отдам концы, мы с вами проведём кампанию по сбору анализов.
– Неужели и сперму сдадут? – изумился доктор.
– А чего её жалеть, – рассеянно ответил Ивашкин, думая о чём-то своём. – Вот только нужно поспешить, родной порт уже близко.
Вечером смелый экспериментатор вытряс в большую кружку полдюжины флаконов, слегка разбавил водичкой, в два присеста выдул, закурил и стал прислушиваться к ощущениям. Ощущения оказались самыми отрадными.
– Не хуже коньяка будет! – обрадовался Ивашкин. – Жаль, мало взял!
Однако прошло ещё немного времени, и чувство лёгкого, но прочного кайфа дополнилось ещё одним чувством. И весьма сильным.
– Вот тебе и лимонник! – крякнул Ивашкин, ощущая, как натянулась ткань на штанах. – Одно слово – стимулятор! Вот беда-то! Ай-ай-ай!
Он запер каюту изнутри и попытался укротить плоть струей холодной воды над раковиной. Не помогло.
Что происходило с ним дальше – никто толком сказать не смог бы. Вроде слышали у дверей женских кают в ту ночь какое-то шарканье, поскребывание и пошёптывание. Утром же Ивашкин явился на вахту в тёмных очках, чтобы скрыть свежий синяк и яркую желтизну глаз – следствие употребления лимонника.
Итак, действие спиртоносного препарата оправдало ожидания, а что касаемо побочного эффекта, то Ивашкин решил, что он может оказаться очень даже полезным в затеянном деле. Поразмышляв как следует, он дождался послеобеденного часа – краткого промежутка, во время которого со старпомом можно было разговаривать, как с нормальным человеком.
– Прошу разрешения! – он вежливо приоткрыл дверь каюты.
– Какого хрена? – благодушно отозвался старпом, ковыряя в зубах штурманским циркулем.
– Имею донос, – потупился Ивашкин.
– Что-о-о! – старпом приподнялся на диванчике.
– Полярный доктор телегу накатал! – наябедничал матрос. – И на капитана родного, и на вас, и на весь наш дружный экипаж. Никого, гад, не пожалел!
– Ты чего несёшь? – старпом вспрыгнул на ноги.
– Я правду говорю! – Ивашкин прижал руки к груди. – Написал, что сначала не хотели на борт брать, а теперь тормозят прогресс науки, саботируют, значит! Разрешите присесть? От волнения едва ноги держат.
И усевшись, живописал страдания Апельсина, лишённого возможности двигать науку.
– И ничего ему не перепало, – заключил Ивашкин, – ни крови, ни спермы.
– А дерьма ему не надо? – злорадно ухмыльнулся старпом. – Дерьма бы дали!
– Про дерьмо разговора не было, – Ивашкин слегка наклонил голову. – А только по возвращении скандал может приключиться. Начальство науку уважает.
– Так что же нам с этим клизмачом делать? – растерялся старпом. – Может, пусть его волной смоет?
– Я, как раз, за этим и пришёл…
– Неужто мокруху на себя возьмёшь? – засомневался старпом.
– Да нет же! Я не об этом! Вот вы с кэпом всё время меня дрючите, а Ивашкин зла не помнит. Ивашкин даже за тех, кто его не любит, душой болеет!
– Глазом тоже болеешь? – хохотнул старпом. – У тебя фингал даже через очки виден! К чему клонишь, нелюбимый?
– Анализы нужно сдать! – с расстановкой проговорил Ивашкин. – Для начала хотя бы сперму. Я возьму на себя низы, а вам придётся убедить командный состав. В том числе капитана, тогда все обвинения окажутся беспочвенными.