Антикварный Steinway & Sons, подобный тому, на котором играл Николай Метнер6, отреагировал пупырками ужаса на лаковой коже, замешанной на экскрементах тропических жучков7. Если бы не соседи, почуявшие, что кто-то забыл выключить мясо на плите, от «динозавра» остались бы рожки струн да ножки бронзовых колесиков. Что осталось бы от Марика – представлять не будем.
Фортепиано стало помеченным. След был заметнее, чем, например, от шпоры Наполеона Бонапарта8. И так как о гениальности Марика еще никто не знал, цена поджаренного раритета упала вдвое. Инструмент долго провисел среди подобных объявлений, пока не был куплен ребенку вместе с пластмассовыми динозаврами из «Х-прайса» и не поставлен в атмосфере духов на розлив в стиле «Кокос-Шанель».
Кстати, это спасло Марика от профессионального выгорания, и он сосредоточился на одном инструменте – виолончели. Не изменяя ей ни с кем, разве что во сне.
– Ты уже проснулся? – бабушка заглянула в комнату. – Почему так рано? Тебе ведь сегодня к десяти. И опять зашторены окна. Ты что, готовишься к роли Орфея? Посмотри, как прекрасен это мир! – Она отдернула плотные звукоизолирующие шторы, и в комнату выплеснулся белый свет.
– Снег, – Марик выпрыгнул из постели и подбежал к окну.
От унылой, серой зимы не осталось и пятна. Белое пушистое скрыло несовершенство мира.
– Как все волшебно в природе: одна ночь – и новый мир. Значит, у меня все получится. – В душе юного музыканта проснулась арфа.
– Всевышний шесть дней трудился. Подожди, что все получится? Сотворить новый мир? Выиграть конкурс Чайковского?
– Я не про это.
– У музыканта может быть только одно – быть лучше всех! Изольда Леопольдовна написала, что у тебя вчера болела голова и ты плохо играл. – Она достала телефон из кармана оливковой кофты и, высветив сообщение, прочитала: – «Уважаемая Светлана Ильинична, Марк сегодня был ужасен. Африканский исполнитель на коре первого года обучения в сравнении с ним Жозеф Франкомм»9… Как это объяснить? И кто такая кора?
Марик ответил из глубины шкафа, куда он погрузился в поиске теплых вещей:
– Это африканский щипковый инструмент.
– Ущипните меня, у вас что в училище, открыли новое отделение?
– Пока нет, но будет интернациональный концерт, и сейчас Изольда Леопольдовна готовит к выступлению группу студентов из Кении. Хотя они медики.
– Просто чудесно, мы теперь все играем по-новому, – возмутилась бабушка. – Значит, следующим будет концерт для чунга-чанга с оркестром.
– Чунга-чанга не инструмент, ты путаешь с инанга, тоже струнный, – комментировал Марик, распаковывая вакуумный мешок с зимними вещами.
– В мои годы это был хит нашего двора. А времена, как известно, повторяются.
– Как ты считаешь, если в этом? – Марик облачился в лыжный комбинезон солнечного цвета.
– Этот костюм подарил маме твой дедушка, когда о твоем выходе в свет знали только ангелы. Он мечтал, что мы все вместе поедем на лыжный курорт… лехаим.
– Ба, – Марик обнял бабушку, – когда-нибудь съездим.
– «Когда-нибудь» – это любимая песня из репертуара надежды. Теперь ты тоже ее выучил.
Марик подошел к двери и встал в позе бодибилдера на фоне постера The Beatles. Бицепсам не удалось проступить сквозь плотную ткань комбеза.
– По-моему, в самый раз! Черная кудрявая шевелюра и желтый пух, как итальянский цыпленок. Изольда Леопольдовна обомлеет от твоего фрака. Но довольно наряжаться, пойдем уже завтракать.
