73 - страница 7

Сквозь пелену застилавших глаза слёз Андрюха вдруг увидел на улице серого котёнка. Тот увлечённо играл на сухом островке асфальта с солнечным зайчиком, отражавшимся от прибитой ещё зимой к дереву снежинки из фольги. Двигался котёнок плавно и грациозно, словно в танце. Одежда на котёнке отсутствовала. На Андрюхе тоже. Котёнок почти умел танцевать. А Андрюха не почти, а умел!

Солнце жарким софитом поливало маленькую деревянную сцену подоконника. Публика в зале с нетерпением ждала выступления главного танцора современности! Разочаровывать её танцор не собирался. Для настоящего танца ни музыка, ни костюм не важны, ведь настоящая музыка звучит из самых глубин вольного и храброго сердца.

Когда Андрюха повернулся от окна боком и, отстукивая пальцами ритм, виртуозно исполнил лунную походку Джексона, по спальне пронёсся восхищённый коллективный вздох. Затем был «Брэйк Дэнс» одинокого робота и много чего ещё. Одной рукой Андрюха по-прежнему прикрывался, но вторая рука оставалась совершенно свободна!

Когда Валентина Ивановна Злыдня ввалилась в спальню, импровизированный концерт под восторженное улюлюканье зрителей был в самом разгаре. Голый Андрюха плясал свободно и с душой. Летал по подоконнику слева направо и обратно, поднявшись над страхом и стыдом. При появлении воспитательницы дети замолкли, по-волчьи недоверчиво глядя на неё. Андрюха своего танца не прекратил.

– Колпаков, слезай и одевайся. Дети, все идём на полдник, – потупив глаза, коротко сказала она и ушла, но ближайшая в тот момент к ней Вика Соколова могла бы поклясться, что увидела тонкие струйки подтёкшей туши в уголках её глаз.

Свою порцию печенья на полднике Андрюха отдал вернувшемуся из лап медички другу. Женька сидел рядом, макал печенье в молоко и с важным видом показывал всем желающим большой чёрный провал посреди белозубого рта с крупными зубами.

Время для Андрюхи снова восстановило свой плавный и размеренный ритм. Он со счастливой улыбкой незаметно отбивал его носком ноги под столом в такт звучавшей в голове любимой мелодии.

Игорь с Сашкой встретились, как и договаривались, ближе к вечеру за «двадцать седьмым» домом на «могилках». Так дворовые пацаны называли маленькие бетонные остовы скамеек. Деревянные бруски с облупившейся от осенней влаги ядовито-зелёной краской, которые должны были лежать сверху, регулярно отрывала сражавшаяся ими по ночам шпана местная со шпаной залетной, регулярно набегавшей повоевать из других районов. Бруски брошенными копьями отступившей после неудачного боя армии валялись вдоль изгороди голых равнодушных кустов. Осиротевшие же бетонные столбики, тут и там торчавшие из мёрзлой земли, и впрямь напоминали своим унылым видом маленькие безымянные обелиски, как на кладбище.

Немного посидели молча маленькими нахохлившимися на первом морозе воробьями, старательно лузгая плохо прожаренные семечки. Разговор не клеился. Сашка понимал, что нужно сказать лучшему другу что-то очень важное на прощание, но заготовленные слова как рассыпались гремящими горошинами внутри головы, так и застряли в расщелившихся половицах памяти. Игорь тоже молчал, испытующе и тревожно поглядывая на Сашку серьёзными серыми глазами. Он всегда такой: больше слушает, чем говорит, а если и скажет что-то, то обязательно неторопливо и только по делу. Сашке порой казалось, что Игорь старше него на многие десятки лет и уже прожил длинную и суровую жизнь, приучившую его не разбрасываться длинными речами без серьёзной на то причины.