8 - страница 6

На площади увидел её – женщину с кулоном. Она сидела на скамейке, недвижимая, но глаза её смотрели прямо на него. «Она живая?» Подошёл ближе – её грудь не поднималась, ресницы не дрожали. Но в руке она держала раскрытую книгу, где буквы сползали со страницы, образуя фразу:

«Ты спрашиваешь – кто ты? Ты – тот, кто овладел мной».

***

Вернулся «домой» – в квартиру учителя. На столе лежали конспекты, исписанные аккуратным почерком: «Лекция о теории времени. Парадоксы вечности». Открыл тетрадь – строчки плыли, перестраиваясь в его собственные мысли:

«Я украл. Угрожал. Был готов убить. Но кто судит меня? Я же не я. Или всё-таки я?»

В зеркале вместо старика вдруг увидел себя – того, кем был. Лицо размытое, как старая фотография. «Ты существуешь?» – спросил он. Отражение молчало.

***

Ночью, когда даже луна застыла в зените, явились Они. Тени с очертаниями его прошлых тел: рыбак с окровавленными руками, девушка-художница с пустыми глазами, монахиня с перекошенным от ужаса лицом.

– Ты думал, сбежишь? – заговорили хором. – Каждое тело – клетка. Каждый поступок – звено.

Они окружили его, прижимая к стене. Кулон на шее учителя вспыхнул – песок дрогнул, сдвинулся на миллиметр.

– Выбери, – прошептали тени. – Остаться здесь, в вечной паузе… Или вернуть время, но принять последствия.

***

Он вышел на балкон. Город всё так же застыл, но вдали, на горизонте, тучи начали медленное движение. «Оно возвращается».

Сжал кулон в ладони:

– Я готов.

Песок хлынул вниз. Грохот времени обрушился на мир: птица взмыла в небо, капля упала, часы затикали, а тени растаяли, оставив после себя шепот: «Смотри, куда ступаешь».

Глава 9: «День без времени».

Свет. Белый, безжалостный, как лезвие. Артём открыл глаза, и боль впилась в виски, сжав череп тисками. Каждый вдох отдавался в рёбрах – тупой, глубокий удар, будто внутри грудной клетки били кувалдой по наковальне. Горло пересохло, язык прилип к нёбу, словно обожжённый раскалённым песком.

– Сестра… – хрип вырвался сам собой, но голос рассыпался на гортанные обрывки.

Медсестра в синем халате подошла, не спеша. Её пальцы, холодные и безликие, поправили капельницу.

– Артём, вам нельзя ещё. Через час.

Час. Время растянулось в липкую паутину. Боль пульсировала в такт писку мониторов: жгло в боку, где швы впивались в кожу, как проволока; ныло в запястьях, перетянутых трубками; сверлило затылок, будто в черепе застрял ржавый гвоздь. Он попытался повернуть голову – шея скрипнула, мышцы свело судорогой. Простыня, грубая от стирок, натирала спину.

– Воды… – прошептал он, но медсестра уже уходила, шлёпая тапками по линолеуму.

К полудню боль стала тоньше, острее. Казалось, под кожей ползали тысячи муравьёв, грызущих плоть вокруг шва. Пальцы сами потянулись к повязке – сорвать, выдрать нитки, вырвать эту чужую боль.

– Не трогать! – чья-то рука грубо шлёпнула его по запястью. Врач в маске, глаза пустые, как у рыбы на льду. – Шов разойдётся – будет хуже.

Артём застонал, впиваясь ногтями в матрас. Тело вспотело, прилипнув к простыне. Запах йода, крови и пота висел в воздухе, как ядовитый газ.

***

К вечеру боль переродилась. Она больше не горела – она звенела. Каждый нерв стал струной, вибрирующей от малейшего звука: скрип тележки за дверью, шаги в коридоре, шепот медсестёр. Даже свет лампы резал глаза, словно нож.

– Обезболивающее… – он уже не просил, а умолял, срываясь на шёпот.