Теперь четыре сенсорных ощущения. Нежное касание ткани трикотажного черного платья – раз. Ощущение бусинок браслета из авантюрина… Телефон Маши завибрировал, отрывая ее от упражнения.
– Мария Анатольевна, здравствуйте! У нас есть подозрения, что Даниил приболел. Вы можете забрать его домой? – послышался в трубке голос воспитательницы из детского сада.
– Что именно случилось? – напряглась Маша.
– Температуры вроде нет, но говорит, что у него слабость. Играть не хочет, просится полежать.
– Я смогу забрать его через два часа. Если это возможно и нет острой необходимости. Мне еще доехать до вас.
– Думаю, да, это возможно, спасибо!
– И вам, – с грустью заключила Маша.
Она не думала, что это реальная болезнь, потому что еще утром сын очень не хотел идти в детский сад, пытаясь всеми правдами и неправдами остаться дома, а теперь еще это. Хотя и совсем исключать болезнь она не могла, не видя перед глазами ребенка. Впрочем, если никто прямо сейчас не умирает, она успеет принять последнюю клиентку, которую ей крайне нежелательно было отменять, как человека в депрессивном состоянии средней тяжести по Беку, и поедет к сыну. А вот на групповую супервизию она теперь не пойдет. И свидание накрылось. Можно отменять приезд мамы, которая должна была посидеть с Данькой, что уж теперь.
***
– А-а-а, – успела лишь протянуть Павлова вскинув наверх указательный палец правой руки, заходя в «Зефир».
– Он за вашим столиком, – кивнула девушка-хостес, имя которой Маша безуспешно пыталась запомнить. Какое-то восточное и цветочное.
«Айгуль, Алгуль, Алмагуль? Да, какая разница», – отмахнулась от мыслей Мария, подойдя к столу, но не присаживаясь за него.
Она облокотилась локтями на высокую спинку кресла, так что оно встало преградой между ней и Ярославом, а вот ее попа немного подалась назад, показывая свои очертания через тонкое черное платье, которое до этого не обтягивало ее фигуру, а теперь раскрывала большую часть изгибов тела.
– Мне сказали это наш столик. Как звучит!? – хмыкнула с загадочной улыбкой Маша.
– Привет, – только и ответил Ярослав, отодвигая в сторону чашку с чаем, которую до этого вовсе не держал в руках.
Маша улыбнулась шире, неосознанно вуалируя этим свое волнение. Дыхание ее стало более глубоким и явным, на длинном вдохе она чуть заметно прикрывала глаза и приоткрывала рот.
Яр продолжал молча смотреть Маше прямо в глаза, а единственным его проявленным движением было хлопанье век.
– Хм…, – позволила Павлова взять смущению вверх над собой и почувствовать, как живот наполняется мурашками, которые заполняли все больший и больший объём ее тела, так что ей пришлось переступить с ноги на ногу и на мгновение сжать промежность, чтоб подавить возбуждение и начать разговор: – Я не приду сегодня.
– Уже пришла, – кивнул ей Яр.
Маша усмехнулась. Как же ей было вкусно говорить так с Быковским. С одной стороны, она понимала его невероятно хорошее отношение к ней, и даже больше, знала о его любви к ней, с другой стороны, эта сухость разговора, вбрасывала в сознание диссонанс, как неожиданные ноты в музыке, что лишь потом, через мгновения понимаешь, как они были кстати и как они взбаламутили что-то на самом дне души, меняя химические процессы в теле так, что начинало кружить голову.
– Я не приду в шесть, – собралась Маша и ответила. – Данька заболел. Поеду забирать его из садика.
– Едем вместе, – кивнул Яр.
