А в это время мой
обожаемый супруг «любил» тело другой.
До чего обидно,
господи.
До чего
унизительно.
Я разозлилась. В
первую очередь на себя. За то, что погрузилась с головой в эту любовь. За то,
что слилась с этим мужчиной и теперь страдала. За то, позволила себе отречься
от той, кем была до встречи с ним.
— Как нам быть
дальше? — его слова пронеслись по кухне блеклым отголоском.
Я должна вспомнить
себя прежнюю. Я должна вернуться к ней.
По-другому вывезти распад семьи мне не удастся.
— Мы разведемся, —
отрезала я.
Архип не стал
спорить.
— Я хочу, чтобы ты
съехал на какое-то время. Дальнейшее проживание под одной крышей исключено.
Он напряженно
кивнул.
Возможно, я
наглела, выгоняя его из собственной квартиры, но мне некуда деваться. Черт
возьми, имела право!.. В качестве компенсации за нанесенный моральный вред.
Было бы иначе,
если бы я не продала мамину квартиру после ее кончины. Вырученные деньги я
положила на отдельный счет, созданный для оплаты обучения сына. Архип мою затею
поддержал… а сам в это время… с кем-то…
— Я займусь
поисками работы, и мы съедем с сыном в ближайшем будущем.
— Ты заберешь его?
— Архип повернулся ко мне лицом.
— Разумеется. Толя
будет жить со мной.
— Давай не будем с
этим торопиться, — попробовал умерить мои железобетонные планы мягким тоном.
— Ты достаточно
тянул, — я категорично отвергла его шелковистость. — А я не намерена.
Достаточно на меня
сегодня разговоров с предателем.
Я ушла из кухни,
не проронив слезинки.
Хороня любовь, не
заплакала.
Набрав номер
босса, я жутко разволновалась. Череда длинных гудков вгоняла в уныние. Я не
рассчитывала на радушный прием после двух лет трудового простоя и даже
подготовила протестную речь и угрозу обратиться в инспекцию в ответ на отказ
возвращать мне должность, хотя Суворкин как-то обмолвился словцом, что примет
меня обратно сразу, как только я решу вернуться в мир трудовых будней (невзирая
на закон, щедрость-то какая). Так вот, я готова! За пару дней созрела так, что
чуть ли не трескалась от малейшего прикосновения.
Однако зерно
сомнений обрастало побочными опасениями, как снежный шар.
На фоне двух
проигнорированных звонков и резко подскочившего стресса я принялась грызть
ногти на левой руке. Правой помешивала суп, телефон зажимала между ухом и
плечом, и параллельно удерживала ногой сынишку от падений. Он топтался рядышком
и играл с надувным мячиком.
— Суворкин, гад
такой, возьми трубку, — радостным тоном проворковала я, скорчив смешную рожицу
Толе.
— Кхм, кхм, — на
другом конце телефонной линии прозвучал демонстративный кашель шефа, заменивший
длинные гудки. — Суворкин Гад внимательно слушает.
Я выпустила из
пальцев ручку половника и стукнула себя по лбу.
— Здравствуйте,
Илья Дмитриевич! Вас Полина Славина беспокоит, — затараторила я писклявым
голосом. — Из финансового отдела. Помните меня?
— Нет.
А говорил, что
такого ценного сотрудника не забудет никогда. Врун. Хотя начали мы за упокой.
Суворкин предстал передо мной хамом с предвзятым отношением к женщинам
детородного возраста. Он не хотел брать меня под свое крыло, где и по сей день
работали одни мужчины. Но я проявила настырность, миновала тернистый путь
гендерной дискриминации, добилась его уважения и… забеременела.
Я собралась
напомнить ему о нашем трудоемком опыте совместной работы, как вдруг финансовый
директор пробормотал в динамик:
