Месяца три, по другим источникам и того меньше, трудился плотником-слесарем в общежитиях Коминтерна. Потом техником и инструктором Московского совета народного хозяйства. Упорно повторял: «Я – рабочий». Однако уже в феврале 1922-го его пригласили на работу в архив Коминтерна. Не кем-нибудь – заведующим. И прямо не отходя от архива, он был в числе первых принят в только-только образовывавшееся Общество старых большевиков.
Мне так и не удалось выяснить, встречался ли Фишер в этот свой советский период с давним знакомцем – Лениным. Есть неподтвержденные намеки, что виделись. Хотя вождь после покушения тяжело болел, находился под опекой врачей и не только. Зато внучка Эвелина Вильямовна рассказывала мне, что у строгой бабушки Любы, тоже принятой в Общество, сложились хорошие отношения с сестрами Владимира Ильича. Любовь Васильевна стала заведующей клубом Общества старых большевиков. Пост, может, и не слишком заметный, однако дававший право на житье именно в Кремле, за красными стенами, в Чугунном коридоре, поблизости от Теремов. Там же рядом и располагался клуб. Свою работу Люба Фишер выполняла старательно, товарищи по партии были ею довольны.
– Но с Марией Ильиничной и с Анной Ильиничной Ульяновыми бабушка сошлась совсем не по работе, – каждый раз терпеливо объясняла мне Эвелина. – Сестры Ленина, как и Любовь Васильевна, были страстными кошатницами. Собирали кошек по всему Кремлю. Подкармливали. Давали им клички, вот и получилось такое кошачье содружество.
Да и муж вроде тоже шел в гору. Человек не слишком открытый, он дружил только с прежними соратниками – членом Центрального комитета Андреевым и со старейшим большевиком Шелгуновым. К концу 1922-го опубликовал свои откровенные и хорошо принятые друзьями по партии воспоминания. Был избран членом бюро Общества. В Коминтерне тоже складывалось удачно.
Но в январе 1924-го ушел Ленин, невидимый, однако вполне возможный защитник, покровитель. К власти рванул народ совсем иной. Тут внезапно и наступили для верного большевика-ленинца Фишера сложные времена.
Впрочем, бед хватало и без этого. Еще в 1921-м, на глазах у младшего сына Вилли, утонул в реке Уче, неподалеку от Москвы, старший – Гарри. Вдруг в Обществе послышался ропот: Фишер слишком вольготно тратит отпускаемые средства. Но и это обвинение было пустяком по сравнению с другим, на полном серьезе предъявленным ему старыми товарищами по борьбе.
Помните о восьми месяцах, проведенных Фишером в 1894-м в предварительном заключении на Шпалерной в Санкт-Петербурге? Тогда его допрашивали с пристрастием, даже, как намекал он сам, пытали. Группа старых большевиков, допущенная к изучению дел своих товарищей, арестованных царской охранкой, работала тщательно. Неожиданно выяснилось: Фишер держался не столь и стойко. Не то чтобы выдал охранке, но, скажем так, подвел своими признаниями нескольких – трех, по некоторым данным, соратников. Репутация Фишера как стального большевика стремительно давала трещины и трещинки. Главный тогдашний историк партии Емельян Ярославский выказывал недовольство.
До 1937-го было еще далеко, но Фишера прижали здорово. И хотя друзья по партии докопались-таки до того, что Генрих не сказал полиции всего, что знал, и его не исключили из Общества старых большевиков, относиться стали гораздо хуже.
А тут новая напасть. 13 сентября 1924 года по обвинению в шпионаже арестовали его напарника, вместе с которым он переправлял оружие из Англии в Россию. Так что уже с 16 сентября Фишер в Коминтерне не работал.
