И в ней Адонис жил, от городского шума
Он был далек и дни в охоте проводил,
Не веря, что Амур кого-то уязвил.
Едва еще пушок покрыл его ланиты,
А ведал зверь уже: охотник знаменитый;
Помимо храбрости, подарком от Небес
Была ему краса, услада для очес.
Не любовались так похитчиком Елены,
Ни тем, кто возлюбил вотще источник тенный,
Ни всеми, чьей красе гласит хвалы глагол, —
Их всех Кинира сын, Адонис, превзошел.
Молва, богиня та, безвестная рожденьем,
Что в облаке главу скрывает, по селеньям,
По весям, городам разносит сей же час
О чистой красоте Адониса рассказ,
От эфиопов до племен Гипербореи,
От скифских дочерей до девушек Мореи.
И вот над Пафосом священным пронеслась.
Венера от любви меж тем не упаслась.
Остался в ней навек героя образ чтимый,
И вглубь души проник огонь неугасимый.
Зовет она сынка и стрелы просит все,
Чтоб смертному явить себя во всей красе.
Но прелестей к себе каких ни примеряет,
Ничто не мило ей; и Граций украшает.
В конце концов, избрав эротов поскромней,
Помчалась к тем горам со свитою своей,
И длинный след возок оставил на просторе;
Любовную стезю она свершила вскоре.
Адониса нашла там, где журчит струя,
Он в грезах на траве забылся у ручья
И всё смотрел в волну, не замечал Венеры,
Но свет прекрасных глаз владычицы Киферы
Развеял думы все, сколь ни были сильны.
Тут восхищаться стал он дочерью волны
И как прикован был к ней удивленным взором.
Венок цветов служил кудрей ее убором,
На волю ветерка передала власы;
Взлетал ее покров, открыв очам красы
Грудей ее нагих, из алебастра словно.
Их видел страстный Марс и созерцал любовно,
Когда он праздновал Олимпа на полях
Встарь низвержение Титанов гордых в прах.
Здесь недостатка нет ни в розах, ни в лилеях,
Ни в смеси прелестей, ни такожде в числе их,
Ни в чарах, что слепят тотчас же взоры все,
Ни в побеждающей и Красоту красе.
Аминта, этих черт божественной Киприды
Являет образец нам лик ваш знаменитый,
И коли выбирать придется между двух,
Богиню или вас, замрет в сомненьи дух.
Пока любуется Венерой сын Кинира,
Такая льется речь из уст его кумира:
«О смертный, пусть тебя мой образ не страшит,
Да и Амур тебе ничем здесь не грозит;
Он и привел меня в страну твою глухую.
Мой дом на небесах, а в Пафосе царю я.
Я всё покинула, чтоб ты любил меня».
Всех чувств Адониса не передать огня.
«Богиня! – он вскричал, – иль это только снится?
Дано ли мне постичь, не ков ли здесь таится?
Могу ли, божество, поверить вам сейчас:
Вы бросили Олимп, чтоб полюбил я вас?
И мне позволено пылать к бессмертной страстью!»
«Всех подданных своих Амур равняет властью, —
Самим богам, поверь, отрадна Красота,
Божественнее нас, она всегда свята.
Мы любим, любим мы, как все, кто есть на свете.
Мощь сына моего меня же ловит в сети.
Всё в мире от любви». Так молвила краса.
Красноречивее сказали очеса,
Что убеждать могли успешней уст, наверно.
Пред взором тех очей, разящих нас безмерно,
Пред высшей красотой, что ей придал сынок,
И Марс не устоял – Адонис разве б мог?
Он любит, чувствует, как в жилы пламень входит,
От ожиданья нег весь муками исходит;
Он жаждет, верует, томим недугом тем,
С которым не пойти в сравненье благам всем.
То видит госпожа, не подавая вида,
Как будто до сих пор в сомнениях Киприда;
И каждый из четы любовников стократ
Другому клялся в том, что страстью он объят.
Каких они услад в тех пущах ни вкушали!
О вы, чей мощный глас взмывал до звездной дали,
Вы чаровали мир в душевной простоте,
