Читать онлайн Бекарыс Нуржан - AI JOLY

… проснулся от острой, резкой, звонкой боли – то ли в глазах, то ли где-то у меня в мозгу, то ли это слишком яркий луч света, предательски пробившийся сквозь слегка распахнувшиеся блэкаут-шторы, то ли что-то внутри меня словно царапало мой мозг – железом по стеклу… Я представил себе вспышку молнии на сетчатке, лезвие, как в «Андалузском псе»1, скрежет тупой иглы по виниловой пластинке – что-то такое дискомфортное, выбивающееся из привычного спектра визуальных, слуховых, осязательных, обонятельных сигналов, как звенящий запах ядовитой железы, колючий секрет, прикосновение к оголённому проводу.

«Айнура, что со мной?» – отправил я мысленно человекораспознаваемый запрос в систему мониторинга основных показателей жизнедеятельности, подключённую к общей шине нейроинтерфейса.

AI Neuro, более известный как «Айнура», – это мысленно-голосовой ассистент, интегрированный помощник, гаджет со встроенным прямо в человеческий мозг модемом для связи с тем, что когда-то называлось сетью Интернет, а теперь – полностью локализованная для моей страны, сильно устаревшая, как говорят, версия устройства Neuralink, которую, как известно, ещё в начале 21 века разработал Илон Маск. Айнура, точнее её более ранние предшественники, в качестве основного коммуникационного устройства с миром цифровой реальности заменила нам, когда мы ещё были частью глобального этого самого мира цифровых коммуникаций, смартфон, компьютер и прочие гаджеты, успешно синтезировав визуальный вывод и тактильный ввод прямой картинкой в мозг с мысленно-речевой системой.

Пожалуй, единственное значимое положительное отличие AI Neuro от её далеко ушедших вперёд зарубежных аналогов – максимальная локализация на казахский, русский, шалаказахский, алматинский и региональный русский языки, реалии и контексты, построенные по принципу большой языковой модели, единственной из реализованных компанией Яндекс ещё в двадцатых.

Итак, моя Айнура не отвечала. Как когда-то смартфоны, Айнура умеет работать как с домашним интернетом по Wi-Fi, так и с мобильной сетью, испытывая трудности только где-нибудь в слепых зонах: в подъездах, подвалах и лифтах, в больших стеклянных зданиях или маленьких отдалённых аулах, где жизнь, кажется, так и не сдвинулась с места со времён средневековья. Более того, она обладает достаточно большой встроенной памятью, своеобразным речевым кешем, маленькой LLM-моделью для формирования контекстных ответов на вопросы, которые не требуют новых внешних знаний. В частности, Айнура прекрасно может понять вопрос по самодиагностике или диагностике внутренних систем жизнедеятельности. Но сейчас моя Айнура хранила молчание.

И дело было не в качестве сети: сеть у нас барахлит часто; но в Айнуре, видимо, вышло из строя что-то механическое или отключилось питание, генерируемое и накапливаемое непосредственно от жизнедеятельности. Или сломался сам канал связи, обеспечивающий коммуникацию с мозгом и нервной системой. Тот самый link к тому самому Neuro, который дал название предшественнику Айнуры.

Я подумал, что, возможно, моё состояние вызвано механической ошибкой – поломкой аппаратного обеспечения нейротрансмиттера, отказом систем Айнуры. Но такого со мной никогда не случалось. Хотя бы на уровне подключения Айнура работала всегда и стабильно. Иногда, правда, нам и вовсе перекрывали всякую связь с внешним миром, если таковая потребность возникала у силовых структур во время кибервойн или кибертеррористических атак на наше государство… Но чтобы не работать совсем? Я даже никогда не слышал, чтобы такое случалось с кем-либо.

Как?! Как же так? – кажется, уже начал паниковать я. Неужели моё тело, мой мозг, предоставленные сами себе, смогут функционировать вот так – без какой-либо информационной поддержки, без контроля эмоций, потоотделения, животных инстинктов, фильтров запрещённого контента… Без всего, что делает мою жизнь нормальной?!

Как я вообще выйду на улицу? Ведь Айдана не пустит меня за порог, да и в лифт я не попаду и из подъезда не смогу выйти. Что же делать? Что делать?! Кажется, надо запросить Айгуль.

Ах да, без Айнуры ведь и Айгуль недоступна. Сейчас, когда уже прошло некоторое время, я понимаю, зачем я всё так детально описываю и разъясняю все реалии моей, как ни крути, но комфортной жизни, которых я лишился благодаря этому стечению обстоятельств. Ведь, вероятно, ваша реальность, жизнь тех, кто читает или слушает, – или что вы там делаете с этим контентом? – может сильно отличаться от той, что окружает меня, хотя, когда всё было хорошо, я этого даже не замечал.

Так вот, кто такие Айдана и Айгуль. Вообще, есть три столпа. Три AI-грации каждой цифровой, так сказать, айдентити. В нашей стране это – вышеупомянутая Айнура, или AI Neuro; это Айдана, или iDNA; и Айгуля – на самом деле просто бытовое название поисковой системы Google.

Итак, Айдана – это реализованная и распространённая везде система биометрической идентификации, открывающая любые двери, замки, личные кабинеты, банковские счета, позволяющая совершать транзакции, регулирующая, какому гражданину что можно, а чего – нельзя. Айдана – это такой сервер аутентификации и авторизации, gatekeeper, секьюрити на входе в клуб, обеспечивающий фейс-контроль в прямом и переносном смысле. Айдана – это также система социальных рейтингов, контролирующая передвижение социальных же классов, междугороднюю и маятниковую миграцию.

Айдана – это встроенная в твой нейромодуль система слежки за гражданами. Что уж там, разве кто-то этого не знает? Айдана – это ключ, твой пропуск на работу, паркинг торгового центра, в аэропорт или на вокзал, недреманное око, отслеживающее все твои перемещения, превышение скорости движения на автомобиле и нарушение других правил дорожного движения. Твой айдишник, причём айдишник в том числе в системе штрафов и поощрений. В основном, конечно, штрафов, ведь государству и разработчикам системы нужно зарабатывать, чтобы содержать эту систему. И себя, конечно же.

Ну и наконец, Айгуля, то есть Google, старый добрый бесконечный Google. Казахстан давно договорился с цивилизованным миром, с так называемой Большой тридцаткой о том, что интернет будет жёстко цензурироваться, и будут цензурироваться все попытки внешнего доступа к нему, потому что внутри страны весь контент государство было способно контролировать само по себе. Так вот, весь внешний контент должен был быть цензурирован, чтобы, не дай Маск, граждане Казахстана не получали вредоносную для себя информацию из внешних источников. Поэтому правительство Казахстана в 2030 году, после так называемого «Большого интернет-раскола», заключило с осколками этого самого мирового интернета в лице компании Alphabet соглашение о доступе к её сервисам. В соглашении этом было два секретных приложения, очень простых по своей сути: «белый» список интернет-ресурсов (сайтов, приложений и сетей) и, соответственно, список «чёрный». Что конкретно и в каких формулировках входит в «чёрный» список никто не знает, но вот благодаря «белому» списку мы всё так же можем гуглить, смотреть на YouTube длинные и безопасные ролики про котиков, короткие – о чём угодно, пользоваться (почти без ограничений) электронной почтой Google (если она кому-то ещё бывает когда-нибудь нужна), общаться (впрочем, не на все темы – тут цензура пошла глубже, чем обычно) с гугловским искусственным интеллектом, по сути, встроенным в Айнуру. Ну и, в принципе, всё. Старина Google не сильно изменился за последние лет двадцать.

Я попробовал открыть окно. Оказалось, что повернуть механизм и выдернуть окно из рамы немножко сложнее, чем использовать стандартную голосовую команду, которая теперь мне (по известным причинам) была недоступна. В этот самый момент вместе с упавшим окном в мою комнату ворвались, словно буря, словно волны, заряженные какофонией, звуки города, разнообразные хаотические шумы, словно бы многократно усиленные… Или же, нет, наоборот, именно сейчас я их слышал в том виде, в котором они существовали в природе, а мой нейротрансмиттер их, наоборот, заглушал. Неужели нечто подобное происходило и с моим зрением, и сейчас я видел мир в более правдоподобной гамме? Превозмогая словно дувший ветром из окна голос улицы, я взглянул на город. И город поразил меня: тысяча искр, бликов, тысячи отражающихся с каждой поверхности белоснежных пятен, каждое из которых способно было выколоть тебе глаз, если ты смотрел на него чуть дольше мгновения. Никогда ещё я не видел его лицо таким ярким, выпуклым, остроугольным.

Я задумался. Не может же быть такого, что Айнура приглушает мир для меня? Наверное, скорее наоборот, потеря связи с нейропроцессором вызвала это неприятное, болезненное, колкое обострение чувств. Может, это просто непривычка? Может быть, это как будто бы ты просто после светлой комнаты резко заходишь в тёмную и на твоей сетчатке остаётся…

Я вышел на улицу. Айдана не впустила меня в кабину лифта, но я смог воспользоваться лестницей. Подумал, что если надо будет вернуться, то я проделаю обратное упражнение. Если Айдана впустит меня через вход на лестницу…

Оказавшись на улице, я ощутил, что наплыв яркости, свалившейся в моё окно, предстаёт передо мной в ещё больших масштабах. Будто бы я оказался в мире на ещё одно измерение больше, где всё вокруг предстало передо мной глубже, сочнее, наполненнее. Цвета, резкие запахи, стрекот автомобильных моторов. Несмолкающий гул уличного движения. Я как будто бы и не видел ничего подобного раньше, точнее, всё было таким же, как и всегда, но именно таким я его никогда не замечал. Помню, в детстве нам показывали старую рекламу нейралинка: надевая его (в ранних версиях его нужно было надевать снаружи), ты словно бы погружался в компьютерную игру с реальностью лучше нашей. Но в той реальности с нейралинком мир должен был становиться ярче, детальнее, лучше, а в нашей – всё наоборот. Получается, что он… серее, приглушеннее. Здесь явно что-то не так с моим нейралинком. Или со мной?

***

Моя профессия – писатель. Вернее, так: я стал писателем после того, как не смог реализовать себя в том, что считал делом своей жизни. Мой отец был лингвистом. Он многое сделал для развития науки о казахском языке и посвятил свою жизнь его популяризации, как и многие патриоты-националисты, интеллигентные казахи, до большого информационного коллапса.

Он считал трагедией то, что нация фактически колонизирована через язык и что свобода воли народа ограничена тем, как он использует свой язык. Когда бигтехи фактически оцифровали любые коммуникации, будь то голос, текст, поисковый запрос, генерация изображения или видео, мы остались в той половине мира, где фактически окопались русскоязычные модели, где передавать команды машинному интерфейсу, а затем и думать при его участии пришлось только на том языке, на котором говорит большинство из четырёхсотмиллионного населения региона.

Конечно, английский во всех интерфейсах как язык настройки всё ещё доступен, но он не так хорош и не так популярен. Что до казахского языка, то он так и не стал полноценным цифровым языком ещё тогда, когда мы все пользовались смартфонами, а интернет был плоским интерфейсом с элементами взаимодействия в виде кнопочек. Даже тогда, в такой простой, прямо переводящейся форме, казахоязычными интерфейсами в локальных приложениях вроде Kaspi никто не пользовался, а их декоративная роль быстро утратила своё функциональное значение, – и мы остались фактически наедине с русскоязычным бытием, которое, как известно, определяет сознание.