AI JOLY - страница 4

Увы, эта история далеко не пошла, потому что странным образом напомнила постройку Вавилонской башни. Парадоксально, но говорившие на одном языке вообще не понимали друг друга. Среди них был и я и очень стеснялся своего уровня казахского. Он был для меня родным, но совсем не разговорным. И уж точно не письменным: писал свои псевдоисторические романы я на всё том же русском языке, на котором мыслил.

Даже я во всём этом разноголосии терминов, копипастов с чужих научных работ, переводов статей с Хабра понимал, что на казахском невозможно ни вести научные разработки, ни строить какой-либо программный продукт. Русский язык, такой толерантный к заимствованиям, прекрасно оперейтил и экзекьютил все эти скрамы, стендапы, синки, митапы, деврелов и прочий стартаперский и айтишный стафф, но казахскому и казахоязычным специалистам, вернее, тем, кто хотел казаться казахоязычным, вести на казахском разработку, документацию, деловую переписку, чатики в Телеграме и Slack’е чисто практически было просто невозможно. У нас даже не было единого казахского алфавита. Красивые презентации на латинице, с живописными буквами «q» как «қ» и множеством разнородных диакритических знаков, кажется, были единственным украшением этого тюркского вертепа. Если бы в будущем клишированные инопланетяне прилетели бы на Землю и обнаружили посреди степи груды разбитого стекла, а под ними – архивные залежи древнеказахской письменности, они бы в жизни не расшифровали все эти акуты, умляуты, циркумфлексы и грависы – полуклинопись-полулатиницу. Соответственно, никакой всеказахской LLM построить не удалось, да и особо не надо было. Ведь к тому времени Илон Маск уже нашёл то, что впоследствии сделало невозможное: нейралинк стал истинным убийцей айфона и смартфона как класса коммуникационных гаджетов вообще.

К тому времени мы с другом начали писать свои первые совместные книги. Будучи такими левоопределительными promising young qazaq nationalist writers (кстати, тогда слово nationalist уже перестало иметь для меня какие-либо негативные коннотации (ввиду войны в Украине и последующих событий), мы пытались спекулировать на всё тех же модных тенденциях с привкусом кью-попа, запахом степной полыни и звуками свободно льющейся казахской речи. Правда, сами носителями этой речи мы не были, и все наши экзерсисы в сочинении «великих казахских романов» так и не обрели золотовековых венков классической казахской литературы, так и не рождённой ни к тому времени, ни когда-либо ещё.

Мы искали свою правду, национальную идентичность то в культурном коде тюрок с их тенгрианской верой, в существовании которой когда бы то ни было сомневались не меньше, чем наши собственные персонажи, то в особой каноничности локального ханафизма с большим перекосом в урф, то есть главенство местного обычая в вопросах, где исламом не предписывалось никаких обязательных правил. Этот особый путь мы пытались выразить в книгах через образы героев, свободолюбивых, как степные беркуты, но хитрых, ловких и находчивых, как средневековые торговцы, обитатели узких городских пространств. Тюрков мы рассматривали как единое целое, смешивая такие разные черты кочевых казахов, осёдлых узбеков и, например, татар и уйгур в бирюзово-изумрудную многогранность народов региона.

Нас очаровывало загадочное, почти шифрованное куфическое письмо – эта бесконечная QR-кодировка, обволакивающая именами Всевышнего лучшие образчики воистину космической центральноазиатской архитектуры. Даже написали рассказ под названием «Печать Иблиса», где QR-код представал в виде шифрованной арабской вязи на языке Нечистого. Нас восхищал и интересовал Амир Тимур, градостроитель Мавераннахра и Хорасана, великий популяризатор исламской культуры, шахматист и тактик, полудикий покровитель восточной литературы, удостоивший на двух языках, арабском и уйгурском, своим именем знаменитую карсакпайскую надпись в честь победы над своим извечным врагом Тохтамышем (хотя сам говорил на простонародном чагатайском), великий тюркский созидатель в противовес монгольским разрушителям; кочевник, воин и горожанин; разбойник, государь и законовед; монгол, тюрок и перс; тенгрианец, мусульманин и суфий; последователь шариата, практик тариката и искатель хакиката;