Года два вокруг этой станции обтачивались копья у конфликтующих сторон, и у B.E. хватало терпения каждый раз собирать заинтересованные стороны и выслушивать взаимные нападки, читать подметные письма и т. д. А ведь у него было достаточно власти, чтобы этот вопрос решить одним волевым словом.
И снова вспоминаются неофициальные беседы с B.E. Для него вопрос системы обучения оборачивался и личным предметом переживаний, когда вставал вопрос, где и чему учиться его любимому и единственному внуку. Ведь B.E. пытался готовить из внука последователя своих привязанностей, таскал его с детского возраста по экспедициям, привлекал к полевым исследовательским работам биологов, да и в институте он бывал часто и почти на правах члена коллектива сотрудников. BE гордился российской высшей биологической школой и, часто бывая за рубежом и посещая учебные и научные заведения там, считал, что МГУ на голову выше по уровню преподавания, чем аналогичные учебные заведения там, у них.
B.E. знал из первоисточника, т. е. от преподавателей, аспирантов и студентов иностранных университетов и колледжей, о предметах, которые проходят в тамошней системе образования, особенно на факультетах, не относящихся к целевым естественным наукам, и по меньшей мере с удивлением рассказывал нам, что во многих программах нет современной физики, химии, настоящей математики и общей биологии. BE всегда находил веские аргументы, чтобы убедить всех окружающих в преимуществах российской науки и системы образования.
Хотя однажды это ему не очень удалось, может, потому, что аргументы в пользу научного уровня не являются теперь самыми главными. Несколько лет назад B.E. переживал историю с сыном вьетнамского коллеги по Координационному комитету Тропцентра. Тот вьетнамский парнишка блестяще закончил физико-математический факультет МГУ и для продолжения обучения в российской аспирантуре был принят в один из физических институтов РАН. Но вдруг по указанию своего папы этот вьетнамский юноша уезжает для продолжения обучения в Париж. При случае B.E., естественно, спросил своего коллегу о причинах такого недоверия к институту РАН, и коллега со смущением объяснил, что дело не в доверии и что наука в России по-прежнему на высоком уровне, а вот сын у него единственный, а криминал в Москве по отношению к иностранным студентам чрезвычайный, вот, собственно, и вся причина.
Вопросы системы образования и образованности людей вдруг и постоянно вылезали в любых дискуссиях в кабинете у B.E. Началась война в Чечне. Тогдашний Министр обороны обещал закончить ее блицкригом одного десантного батальона. B.E., как и любой из нас, с чувством высокой гражданской ответственности, конечно же, переживал и, естественно, делился своими сомнениями с коллегами по институту. Спрашивал он и меня с особым пристрастием (наверное, потому, что я являюсь отставным военнослужащим – офицером Советской Армии), а чем все это кончится? Я ответил. Почему? Да потому, что я в военной академии изучал историю военного искусства, а эта история однозначно учит, что воевать с народом можно, но победить его невозможно, и что вести боевые действия в городах и в горах надо иными методами, чем «Ура! За мной! В атаку!» Тогда BE спросил: «А наш министр обороны учился в военной академии?» Да… Значит, проблема образования не только в том, что изучать, но еще и как изучать.
