– Эстер? Эстер, это ты?
– Это я…
Девушка подошла к ограде и протянула руку. Ана с радостью сжала девичьи пальцы, не опасаясь занозить руку.
– У тебя все хорошо?
– Насколько это возможно. Мы с Филиппом живем вместе с нашими родителями и Лией, но у нас есть комнатка на чердаке, и это очень… романтично…
На последнем слове голос ее дрогнул, и у Аны упало сердце.
– Звучит не слишком романтично…
– Пока Филипп со мной, все хорошо, – на сей раз уже твердо ответила Эстер.
Ана перевела взгляд на прочную темную ограду.
– Вас здесь заперли?
– Да, они «запечатали гетто». Евреи не должны пачкать улицы Литцманштадта.
При этих словах обе вздрогнули. Немцы переименовали Лодзь в честь собственного героя. Польский язык медленно, но верно исчезал из города. Это было неприятно, но не так ужасно, как полное исчезновение еврейских жителей.
– Вы… в безопасности?
Пальцы Эстер вздрогнули, но она отважно кивнула.
– У нас есть свои больницы, и я стала медсестрой. Филипп вернулся к швейной машинке, так что все не так плохо. Румковский говорит, что мы должны работать, чтобы выжить. Немцам мы нужны лишь до тех пор, пока приносим хоть какую-то пользу.
– А потом?..
Эстер задрожала. Ана прокляла свой длинный язык и быстро добавила:
– Я уверена, что работы будет много. Нацисты любят свою форму, да и их жены любят красиво одеваться.
– Пока мы делаем их жизнь комфортной, они позволят нам жить? Они очень добры, наши правители…
– О, Эстер…
Сарказм, прозвучавший в голосе юной девушки, причинил Ане боль. Эстер всегда была такой нежной и доброй, но такое место, как гетто, ожесточит даже самую добрую душу.
– Чем я могу помочь?
– Не знаю, Ана. Нам нужно…
– Эй, еврейка! Прочь от ограды!
Эстер мгновенно отпрыгнула, словно прячась от выстрела.
– Я должна идти. Береги себя, Ана.
И Эстер скрылась, спрятавшись среди толпы.
– Ты тоже, – рявкнул немец. – Пошла прочь от ограды, если не хочешь расстаться с жизнью!
Пуля отрикошетила от земли всего в метре от нее. Ана вздрогнула и побежала вниз, к ручью. Она споткнулась и упала в грязь. Эсэсовец расхохотался и выпустил еще одну очередь прямо за ее спиной. Ана с трудом поднялась из грязи и поспешила прочь. Щиколотка у нее ныла, но сердце болело сильнее. Оно разрывалось от боли по людям, оказавшимся в руках этих чудовищ.
Глава шестая. Июнь 1940 года
ЭСТЕР
– Доброй ночи, сестра Пастернак…
– Но…
– Доброй ночи. Идите домой, к семье. Ложитесь спать.
Эстер вздохнула. Она и не заметила, что задерживала дыхание. Она с благодарностью улыбнулась доктору. Смена выдалась долгой и тяжелой, одна из множества. Эстер так устала, что в глазах все расплывалось. И все же уйти из больницы было трудно. Доктор Штерн был немолод. Из-под кипы выбивались седые пряди. Ему давно пора было уйти на пенсию, но медиков в гетто было немного, и его привлекли к работе. Надевая пальто и отправляясь домой, Эстер чувствовала себя предательницей, но доктор Штерн тепло пожал ей руку.
– Отнеситесь к этому по-другому: если вы будете заботиться о себе, то сможете лучше заботиться о них…
Он обвел рукой людей, столпившихся в приемном отделении, и Эстер печально кивнула. Поначалу весеннее тепло казалось обитателям гетто благословением – наконец-то можно было выбраться из переполненных людьми домов. Но вместе с теплом пришли болезни – и тиф. Болезнь свирепствовала на улицах. Каждый второй страдал от мучительных болей в животе и лихорадки – в июне 1940 года бороться с температурой было нечем.
